Милосердия двери. Автобиографический роман узника ГУЛАГа - Алексей Арцыбушев

Гулямчик покинул водокачку, найдя себе молодую бабенку Соньку с пацаном, и поселился со своей молдаванкой в домике возле депо. К Гайку наконец приехала красавица Вэра! Молоденькая, держи ухо, Гайк, востро. Понимая это, Гайк даже сортирчик выстроил под самым окном. Мы все организовали «ленинский субботник» и таскали бревнышки, дабы помочь Гайку отстроить свой «шанхай» к ее приезду. Гайк сидит на крыше и оттуда кричит:

– Вэра! Вэра!

– Что, Гайк Мыкыртычеч? – кричит она из дома.

– Дай мнэ одын гвозд!

– А где он?

– Под кроватью, в ныжнем чимаданэ!

– Какой? – кричит девочка из комнаты.

– Нэ большой, нэ маленький… срэдний!

Этот диалог свидетельствует о том, сколь ценен гвоздь.

Маленькая комнатка в нашем доме предназначалась для временно бездомных. Расписавшись в комендатуре о грозящих тебе двадцати годах каторжных работ, ты не знаешь, где приклонить свою голову на некоторое время, пока не очухаешься, не осмотришься. Здесь необходима помощь тех, кто уже осел. Яшка Хромченко осел в общежитии, это не малина: что барак в лагере, что общежитие – один муравейник. К Яшке хотела приехать мать, а где ее устроить? Яшка пришел ко мне. Милости просим, комнатка к твоим услугам. Анна Яковлевна не заставила себя долго ждать. Милая московская дама. Яшка от нас уходит только на ночь. Анна Яковлевна каждый день грозится напечь пирогов и нас угостить. Время идет, тесто не ставится, мы терпеливо ждем обещанного. Она жила своим хозяйством и Яшку кормила в комнатке. Надо сказать, что материально мы жили весьма скудно. На 360 рублей не разгонишься. Пирожков ох как не мешало бы, тем более что каждый день о них вспоминала сама Анна Яковлевна. Накануне ее отъезда в доме сперва запахло всеми ароматами сдобного теста, а к вечеру у нас текли слюнки от душистых пирожков, горячих и пышных, исчезнувших в ее сумке. Наутро мы все пошли проводить гостью на Предшахтную. Я загодя разнюхал по струившемуся аромату сумку с дорожными пирогами и взялся ее нести. Остальные вещи распределились между провожающими. По дороге я отстал. Очень быстро все пирожки перекочевали ко мне за пазуху. Помахали мы ручками и вернулись в дом. На столе лежали обещанные пирожки.

– Откуда это?! – воскликнула Варюшка.

– Это Анна Яковлевна нас угостила, кушай на здоровье.

– Да нет, да неправда, она их в сумку уложила. Откуда они у тебя оказались?

Пришлось каяться, уплетая долгожданное. Вкусны ж они были!

Перед отъездом Анна Яковлевна долго думала, что нам подарить. Выбор ее пал на корыто – вещь весьма нужную. Появилось у нас корыто, но ненадолго. Скоро Яшка женился на чудесных волосах, о которых он писал стихи, слагал поэмы и взахлеб читал нам, восторгаясь этими волосами. О ней пока мы только знали, что она вольняшка, комсомолка и в придачу еще и доктор. Все это промеж прочего. Если бы вы видели, какие волосы! В первую брачную ночь легли эти волосы своей пышной копной на тумбочку у изголовья новобрачных. У бедного Яшки отвисла челюсть. Волосы на голове его комсомолки были, что называется, невзрачные. Во чреве плод! Когда он появится на Божий свет, его надобно холить и лелеять, а следовательно, и купать. Пришел к нам как-то Яшка, чешет затылок и говорит:

– Тут мама у вас корыто для меня оставила, где оно?

– Вот оно, Яшенька, вот возьми его, а то оно нам мешает, вешать негде.

Пироги и корыто – мелочи жизни: мама без пирогов добралась до Москвы, а мы себе купили свое корыто. Дружба не в корыте, Яшка оставался Яшкой, и мы любили его поэмы о волосах, которые он продолжал читать, заикаясь от восторга и присвистывая. Скоро и мы увидели Яшкину страсть. Шиньоны ее были шикарные.

Кредиторы стучались в дверь! О нищета, нищета! Но долги необходимо отдавать, вот проблема: где раздобыть презренный металл? Снова углубленное раздумье. Где? Лучше всего находить ответ на эти вопросы, лежа на спине, глядя в потолок. Но, умоляю вас, не думайте, что это так просто – лег и нашел! Необходимо время и фантазия, некая склонность к авантюре, без этих компонентов лежи не лежи – ничего не вылежишь. Я залег с надеждой и упованием. Крутились колесики то в одну сторону, то в другую, перебирая идеи. Тут у тебя большое сходство с наседкой, сиди, в данном случае лежи, пока не снесешь яичко, пусть идею, мысль яркую, в которой бы, как в яичке, был зародыш. Курочка, снеся яичко, кудахчет.

– Варюшка, сколько у нас наличных в кармане?

– А сколько тебе нужно?

– Нужна десятка. Есть?

– Надо посчитать. А на что она тебе?

– Нужна позарез.

Десятка в кармане. Ноги шагают в поселок. По дороге встречаю Наумчика Мигдоловича.

– Ты куда, Наумчик, путь держишь?

– А ты куда?

– В аптеку.

– А что тебе там надо?

– Две сотни презервативов.

– Так много? А в одни руки дадут?

– Вот я и сам боюсь, что не дадут. На Инте этот товар в дефиците.

– А почему именно двести?

– Наумчик, ты же знаешь, я человек запасливый. Пойдем вместе, ты сотню и я сотню.

– Пойдем, это забавно.

Приходим, спрашиваем:

– Есть?

– Есть.

– Будьте так добры, сотенку!

– Так много? – удивилась девушка.

Наумчик сует ей деньги и говорит:

– И мне заодно столько же.

Та смотрит с недоумением то на меня, то на Наумчика.

– А мы с ним в командировку едем, – лукаво улыбаясь, сказал Наумчик.

Две упаковки в кармане.

– А сейчас ты куда с этим товаром?

– Цветную тушь куплю и домой.

– Ты их еще и красишь? Для чего?

– Так оно веселей! Заходи.

Я пришел домой и начал изучать алхимию. Макну – высушу. Красятся! А я боялся, что к резине не пристанет тушь. Очень скоро все было покрашено в красный, зеленый, голубой и синий цвета. Сильно поднатужившись, я выдувал из первоначальной формы огромные воздушные шары. Вырезав из резинки пятиконечную звездочку, я начал на надутых шарах разведенной бронзой штамповать золотые звезды. Получалось шикарно, то, что надо.

Все это время Варюшка в недоумении наблюдала за мной, а потом спросила:

– А дальше что?

– Дальше – пять рублей штука!

В один из теплых весенних дней, в воскресенье, когда по «Бродвею» толпами туда и обратно величественно и плавно шествует интинский «бомонд» в шелках и бархате, с декольте, детки их все в бантах, а полковники без папах и грудь в орденах надута, как у петухов, я вышел на «Бродвей» с гирляндой крашеных презервативов. У шаров давка! «Мне! Мне! Мамочка, шарики! Мамочка, папочка, шарики, шарики!» Пятерки не успевал совать по карманам: вмиг раскупили всю гирлянду. Не плачь те, дети, не тоскуйте, мамы, дяденька сейчас придет. У Каска в биллиардной идет накачка, трудная работа. Снова ажиотаж, «бабетты» рвутся в бой, как за мануфактурой, того гляди царапаться будут. Осталась последняя гирлянда. Толпу прорезал милиционер. Откуда он взялся? Дети тянут руки: «Мне, мне».

– Почем торгуешь? – спросил блюститель порядка.

– Пять, с тебя дешевле!

– Откуда приехал?

– Беда в том, что уехать не могу.

– Развязывай свои шары и пойдем. Я тебе покажу, как детскими сосками торговать.

Я с гирляндой пошел в милицию. Слава Богу, каждый раз, прибегая к Каску за новой партией, деньги я оставлял у него.

– Я тебе сказал, развязывай!

Я зажег спичку, и после пах, пах, пах – шарики лохмотьями бессильно повисли.

– Что ты сделал? Я ж сказал, развязывай и уходи. Развязать я не мог, иначе открыл бы секрет «яичка», которое снес, как курочка, лежа на тахте.

В «садах Черномора» веселье и смех. Стаканы налиты, подняты. В этот славный вечер много собралось друзей в нашем уютном домике. Все прибежали поздравить «курочку», снесшую голубые, красные, синие и зеленые шарики с золотыми звездочками, которые медленно, но верно принимали первоначально заложенную в них форму. Это у всех вызывало веселье и смех: каждый вспоминал торжественное шествие «бомонда» в тот теплый весенний день. Много лет спустя меня неоднократно просили рассказать об этом забавном случае, когда мы с друзьями вспоминали «дела давно минувших дней».

С Варей в новом доме. Инта

Дни сменялись днями, недели неделями, так пробежало короткое полярное лето. Приближалось время появления на свет Божий новой жизни, зачатой на водокачке под шорох крысиных лапок и завывания ветра за окном. В середине сентября Варюшка уехала в Москву, а я вновь остался один. По дому было много неоконченных работ: необходимо до холодов утеплить еще не утепленное и прибить не прибитое, чтобы зима не застала врасплох. Вот уж действительно не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Так и я, потеряв комнатку на чердаке старой бани благодаря человеческой подлости, не мог себе и вообразить, что через год у меня будет вот этот домик, стоящий вдалеке от суетного мира, в «садах Черномора», в три раза больше, чем та, отнятая. Скоро, очень скоро нас будет трое в нем, а дальше, быть может, и больше. Больше всего удручала меня моя нищенская зарплата. На эти гроши одному не прожить, а как же втроем? Тоненьким ручейком текла помощь от «родивших меня тетушек», но можно ли на нее рассчитывать? Пока в этом отношении никаких перспектив не было, я все так же сторожил депо, правда, имея к основному окладу 20 % надбавки северных, но это не решало вопроса, так как, к примеру, мясо можно было купить только на рынке, не килограммами, а целой тушей оленя, которая стоила семьсот, а то и больше рублей. Все овощи и фрукты были только привозными, а цена на них рыночная, для меня недоступная. Все эти вопросы, естественно, меня мучили. Торговать шариками я больше не мог, так как всем было ясно их происхождение. Ясно, что это была разовая авантюра, так легко сошедшая мне с рук. Долги меня больше не мучили: с ними я разделался, ну а дальше что? Наумчик знал мое тяжелое положение и обещал мне при первой возможности помочь, но пока ничего не было, и мне ничего не оставалось, как терпеливо ждать.