Божественная комедия - Данте Алигьери

70 Тогда я к Беатриче взор вознёс;

      Та, слыша мысль, улыбкой отвечала,

      И, окрылённый, мой порыв возрос.

73 Я начал так: "Вы — те, кому предстало

      Всеравенство[1422]; меж чувством и умом

      Для вас неравновесия не стало;

76 Затем что в Солнце, светом и теплом

      Вас озарившем и согревшем, оба[1423]

      Вне всех подобий в равенстве своём.

79 Но мысль и воля[1424] в смертных жертвах гроба,

      Чему ясна причина вам одним,

      В своих крылах оперены особо;

82 И я, как смертный, свыкшийся с таким

      Неравенством, творю благодаренье

      За отчий праздник сердцем лишь своим.[1425]

85 Тебя молю я, в это украшенье

      Столь дивно вправленный топаз живой,

      По имени твоём уйми томленье".

88 "Листва моя, возлюбленная мной

      Сквозь ожиданье, — так он, мне в угоду,

      Ответ свой начал, — я был корень твой".

91 Потом сказал мне: "Тот, кто имя роду

      Дал твоему[1426] и кто сто с лишним лет

      Идёт горой по первому обводу,[1427]

94 Мне сыном был, а им рождён твой дед;[1428]

      И надо, чтоб делами довременно

      Ты снял с него томительный запрет.[1429]

97 Флоренция, меж древних стен,[1430] бессменно

      Ей подающих время терц и нон,[1431]

      Жила спокойно, скромно и смиренно.

100 Не знала ни цепочек, ни корон,

       Ни юбок с вышивкой, и поясочки

       Не затмевали тех, кто обряжен.

103 Отцов, рождаясь, не страшили дочки,

       Затем что и приданое, и срок

       Не расходились дальше должной точки.

106 Пустых домов назвать никто не мог;

       И не было ещё Сарданапала,

       Дабы явить, чем может стать чертог.

109 Ещё не взнёсся выше Монтемало

       Ваш Птичий Холм, который победил

       В подъёме и обгонит в час развала.[1432]

112 На Беллинчоне Берти[1433] пояс был

       Ремённый с костью; с зеркалом прощалась

       Его жена, не наведя белил.

115 На Нерли и на Веккьо[1434] красовалась

       Простая кожа, без затей гола;

       Рука их жён кудели не гнушалась.

118 Счастливицы! Всех верная ждала

       Гробница,[1435] ни единая на ложе

       Для Франции[1436] забыта не была.

121 Одна над люлькой вторила всё то же

       На языке, который молодым

       Отцам и матерям всего дороже.

124 Другая, пряжу прядучи, родным

        И домочадцам речь вела часами

        Про славу Трои, Фьезоле и Рим.

127 Казались бы Чангелла[1437] между нами

       Иль Сальтерелло[1438] чудом дивных стран,

       Как Квинций иль Корнелия — меж вами.[1439]

130 Такой прекрасный, мирный быт граждан,

       В гражданственном живущих единенье,

       Такой приют отрадный был мне дан

133 Марией,[1440] громко призванной в мученье;

       И, в древнем вашем храме восприят,

       Я Каччагвидой стал в святом крещенье.

136 Моронто — брат мне, Элизео — брат;

       Супругу взял я из долины Падо;[1441]

       Отсюда прозвище её внучат.[1442]

139 Я следовал за кесарем Куррадо,[1443]

       И мне он пояс рыцарский надел,

       Затем что я служил ему, как надо.

142 С ним вышел я, как мститель злобных дел,

       На тех, кто вашей вотчиной законной,

       В чём пастыри[1444] повинны, завладел.

145 Там, племенем нечистым отрешённый,[1445]

       Покинул я навеки лживый мир,

       Где дух столь многих гибнет, загрязнённый,

148 И после мук вкушаю этот мир".

ПЕСНЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ

1 О скудная вельможность нашей крови!

     Тому, что гордость ты внушаешь нам

     Здесь, где упадок истинной любови,

4 Вовек не удивлюсь; затем что там,

     Где суетою дух не озабочен,

     Я мыслю — в небе, горд был этим сам.

7 Однако плащ твой быстро укорочен;

     И если, день за днём, не добавлять,

     Он ножницами времени подточен.

10 На «вы», как в Риме стали величать,[1446]

      Хоть их привычка остаётся зыбкой,

      Повёл я речь, заговорив опять;

13 Что Беатриче, в стороне, улыбкой

      Отметила, как кашель у другой[1447]

      Был порождён Джиневриной ошибкой.

16 Я начал так: "Вы — прародитель мой;

      Вы мне даёте говорить вам смело;

      Вы дали мне стать больше, чем собой.

19 Чрез столько устий радость овладела

      Моим умом, что он едва несёт

      Её в себе, счастливый до предела.

22 Скажите мне, мой корень и оплот,

      Кто были ваши предки и который

      В рожденье ваше помечался год;

25 Скажите, велика ль была в те поры

      Овчарня Иоаннова,[1448] и в ней

      Какие семьи привлекали взоры".

28 Как уголь на ветру горит сильней,

      Так этот светоч вспыхнул блеском ясным,

      Внимая речи ласковой моей;

31 И как для глаз он стал вдвойне прекрасным",

      Так он ещё нежней заговорил,

      Но не наречьем нашим повсечасным:

34 "С тех пор, как «Ave» ангел возвестил

      По день, как матерью, теперь святою,

      Я, плод её, подарен свету был,

37 Вот этот пламень, должной чередою,

      Пятьсот и пятьдесят и тридцать крат

      Зажёгся вновь под Львиною пятою.[1449]

40 Дома, где род наш жил спокон, стоят

      В том месте, где у вас из лета в лето

      В последний округ всадники спешат.[1450]

43 О прадедах моих скажу лишь это;

      Откуда вышли и как звали их,

      Не подобает мне давать ответа.

46 От Марса к Иоанну,[1451] счёт таких,

      Которые могли служить в дружине,

      Был пятой долей нынешних живых.

49 Но кровь, чей цвет от примеси Феггине,

      И Кампи, и Чертальдо помутнел,[1452]

      Была чиста в любом простолюдине.

52 О, лучше бы ваш город их имел

      Соседями и приходился рядом

      С Галлуццо и Треспьяно ваш предел,[1453]

55 Чем чтобы с вами жил пропахший смрадом

      Мужик из Агульоне[1454] иль иной

      Синьезец,[1455] взятку стерегущий взглядом!

58 Будь кесарю не мачехой дурной

      Народ, забывший все, — что в мире свято,

      А доброй к сыну матерью родной,

61 Из флорентийцев, что живут богато,

      Иной бы в Симифонти поспешил,[1456]

      Где дед его ходил с сумой когда-то.

64 Досель бы графским Монтемурло[1457] слыл,

      Дом Черки оставался бы в Аконе,[1458]

      Род Буондельмонти бы на Греве[1459] жил.

67 Смешение людей в едином лоне

      Бывало городам всего вредней,[1460]

      Как от излишней пищи плоть в уроне.

70 Ослепший бык повалится скорей

      Слепого агнца; режет острой сталью

      Единый меч верней, чем пять мечей.

73 Взглянув на Луни и на Урбисалью,[1461]

      Судьба которых также в свой черёд

      И Кьюзи поразит, и Синигалью,[1462]

76 Ты, слыша, как иной пресёкся род,

      Мудрёной в этом не найдёшь загадки,

      Раз города, и те кончина ждёт.

79 Всё ваше носит смертные зачатки,

      Как вы, — хотя они и не видны

      В ином, что длится, ибо жизни кратки.