Йомсвикинг - Бьёрн Андреас Булл-Хансен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Иноземец обрушивал на меня один удар за другим. Я отбивал их топором, но этот противник был намного сильнее меня. Вот он рубанул, целясь мне в шею, но я отпрянул назад, так что лезвие меча описало дугу прямо перед моим лицом, острие прошло всего лишь в ладони от моего горла. Тогда он собрался, отступил на несколько шагов назад и поднял меч, готовясь нанести удар. Он был опытным воином. Я таким не был. И все же в тот день нас с Бьёрном спасла именно моя юношеская глупость. Пока противник переводил дыхание перед новым ударом, я кинул в него топор. Если бы я промахнулся, мне бы тут же пришел конец. Но я попал. Топор глубоко вонзился в грудь иноземца, и тот уронил меч и схватился за топорище. Топор попал в центр грудной клетки, а она иногда может защитить не хуже кольчуги и от рубящих, и колющих ударов. Но когда противник выпустил свой меч, Бьёрн закричал: «Заколи его, Торстейн! Заколи его!»
Есть что-то особенное и совершенно ужасное в том, чтобы убить человека лицом к лицу. Отнять жизнь выстрелом из лука – это совсем другое, это кажется не таким реальным. Забить кого-то до смерти или зарубить топором – это хуже, но только когда ты вонзаешь клинок в живую плоть, ты действительно чувствуешь, как жизнь вытекает из тела. Я набросился на врага с саксом, сначала ударил его в живот, потом в руку, он отпустил топорище и попытался убежать, топор по-прежнему торчал у него из груди. Я побежал за ним и ударил его в спину, он упал на колени и перевернулся. Он попытался защититься руками, но я полосовал их саксом и наконец вонзил нож ему в глаз. Помню, как замер над ним, сакс как-то на удивление глубоко вошел в глазницу, должно быть, он вонзился в мозг, и Бьёрн кричал мне что-то, но я не понимал, что он пытается сказать. И вдруг мне в руку входит стрела, и я замечаю того, который свалился вместе с лошадью. Только теперь я вижу, что это Бор, брат Роса. Он не мог выбраться, похоже, лошадь придавила ему ногу, но теперь она пытается подняться; Бор срывает с седла колчан и опять натягивает лук.
Но тут в него самого попадает стрела, оперение торчит из плеча. Я вижу, что Бьёрн поднялся на колени с моим луком в руках. Он вытягивает из колчана новую стрелу, но руки у него трясутся, он слишком слаб. Он опять кричит:
– Убей его, Торстейн! Убей его!
Я как зверь набросился на раненого врага. Исполосовал ему грудь, перерезал горло, кровь забила из него сладковатыми струями, я чувствовал горячую влагу на своем лице. Не помню, сколько ударов я ему нанес. Но, должно быть, в какой-то момент я понял, что он мертв, и выпустил свой сакс, ведь следующее, что я помню, – это как стою по колено в воде. Я смотрю, как вода смывает кровь с моих рук, опускаю в воду еще одно тело, и его уносит течением.
О том, что случилось после драки на берегу реки, больше и рассказывать нечего. Из нескольких молодых березок я смастерил волокушу и привязал ее к седлу лошади. Все кони разбежались, но далеко не ушли. Я нашел их у самой опушки леса. Там была белая кобыла, та самая, которая оступилась и придавила брата Роса, я слышал звук перелома, но то, верно, сломалась нога человека, ведь лошадь уже была на ногах. Мне было жаль, что я ее ранил. Древко стрелы торчало из груди у передней ноги, но подобраться поближе мне не удалось, кобыла ускакала, роняя пену изо рта. Мне удалось изловить лишь одного коня. То был мохнатый жеребец, на крупе у него был уродливый старый шрам; он запутался в кустарнике. Я накинул петлю ему на шею и потянул за собой.
Мы прошли еще некоторое время вдоль реки, а потом стали подниматься на возвышенность. Я обыскал сумки и пояса наших преследователей и забрал несколько одеял и шкур, горстку серебряных монет, моток веревки и сумку с огнивом, трутом и кремнем, а еще я взял их оружие, луки и колчаны и несколько узелков с вяленой рыбой и мясом. Вдобавок я снял с них пару добротных плащей, а еще на них были серебряные наручи, в три или даже в четыре витка.
Я решил, что нам с Бьёрном будет безопаснее подальше от моря, ведь когда Олав собирался захватить власть над Норвегией, он имел в виду побережье. Добраться вглубь страны всегда было тяжело, и люди, жившие там, никогда не знали власти конунга.
Теперь Олав объявил нас с Бьёрном вне закона, и, прежде чем отплыть из усадьбы Римуль, он собрал всех бондов и заявил, что даст сундук серебра тому, кто принесет ему наши головы. Сам он не мог больше оставаться в Трёнделаге. На севере жили непокорные племена, на юге ему угрожали рюги; их он собирался покорить силой или подкупить серебром. Вскоре он заключит союз с могущественным Хёрда-Кари и заручится его поддержкой, выдав свою сестру Астрид замуж за брата Кари по оружию, Эрлинга сына Скьялги. Так Олав будет распространять свое влияние, пока все побережье Норвегии от Лофотена на севере до Вика и областей вокруг Ранрики не будут под властью людей, поклявшихся ему в верности.
Но для нас с Бьёрном это не имело значения. После четырех дней пути – Бьёрн на волокуше, Фенрир, прижавшийся к нему, и я, ведущий коня на поводу, – мы оказались на одном из каменистых плоскогорий на юге Трёнделага. Здесь было так пустынно и безлюдно, что мы решились разбить лагерь у горного озерца и отдохнуть. Я вырезал удочку, выточил крючок из найденной заячьей косточки, насадил червяка и пошел порыбачить. Нам повезло, тут водилось много рыбы. Хорошо помню вечер на берегу озера. Мы ели и пили, я лежал, устроив голову на травяной кочке, а вечернее солнце заходило за округлую вершину горы и превращало облака на западе в пламенеющие угли. Тут Бьёрн перевалился на бок, поднял свою рубаху, и я увидел, что раны у него воспалились. По дороге я осматривал их время от времени, вид у них был пугающий, кожа вокруг вспухла и посинела, но, когда Бьёрн нажал на рану на боку, оттуда потек гной и
