Сцены частной и общественной жизни животных - Коллектив авторов

Если я скажу, что, направляясь на остров Пингвинов, мы, после многочисленных злоключений, приплыли к совсем другому острову, то удивится этому только тот, кому никогда не случалось сбиться с пути.

А если я добавлю, что, двинувшись в путь в превосходную погоду и наслаждаясь попутным ветром, мы вскоре попали в страшную бурю, то и это может удивить только тех, кто никогда не покидал собственной раковины.

Впрочем, пока бушевала буря, которая была ужасна, все шло неплохо. В какую бы передрягу мы ни попадали, мой Ментор сохранял спокойствие.

– О учитель, – сказал я, – кто научил вас оставаться спокойным в любую грозу?

– Кому нечего терять, тому нечего и спасать, а значит, нечего и бояться, – отвечал мне мой спутник, в очередной раз улыбнувшись той печальной улыбкой, какую я видел уже не раз.

– Но ведь мы тысячу раз могли расстаться с жизнью! – воскликнул я.

– Что ж! – отвечал он. – Рано или поздно мы все равно умрем; какая же разница, откуда придет смерть… раз она все равно придет, – прибавил он, немного помолчав, но совсем тихо, как если бы он говорил сам с собой и забыл, что его слушает посторонний.

«Наверняка, – подумал я, – у моего доброго друга на сердце лежит большая печаль, но он ее от меня скрывает».

Я уже хотел было, рискуя показаться нескромным, умолять его поведать мне о своих горестях, как я поведал ему о своих, и хоть немного облегчить душу, когда он вдруг продолжил разговор с того места, на котором мы остановились:

– Будете ли вы теперь дорожить жизнью, – вы, совсем недавно собиравшийся расстаться с нею по доброй воле? – спросил он.

– Увы, сударь, вы правы, – подтвердил я, – с тех пор как вы подали мне надежду отыскать уголок земли, где никто не будет смеяться, глядя на меня, я собрался с силами и, пожалуй, не прочь пожить еще немного, хотя бы из любопытства. Неужели это плохо?

– Ни в коем случае, – отвечал он.

А затем я отправился на поиски своей драгоценной супруги, которую отыскал вместе с моими двумя детьми и… благодарение небесам!.. двумя новыми детьми!

– Черт возьми! – вскричал мой провожатый, когда мы вышли на берег и стряхнули с себя воду, – поразительно, как далеко можно отступить, не делая ни единого шага назад! я был уверен, что этот уголок земли находится на пятьсот лье позади нас.

А когда я спросил, где мы находимся, он отвечал:

– Это остров Счастья; название его, насколько мне известно, не значится ни на одной карте, и он мало кому знаком; но в конечном счете побывать на нем стоит, а для Пингвина вашего возраста провести здесь несколько часов небесполезно. Итак, если вам угодно, пройдем вглубь острова.

– Еще бы мне не было угодно! – вскричал я и уже принялся было с восторгом лобызать тот благословенный остров, который удостоился столь прекрасного имени…

– Тише, тише, успокойтесь! – потребовал мой провожатый. – Это еще не Перу и не Рай для Пингвинов; неужели вы всегда будете судить о вещах по ярлыкам?

Остров Счастья носит это название потому, что жители его рождаются на свет с таким неистовым желанием быть счастливыми, что вся их жизнь проходит в попытках удовлетворить это желание, так что в погоне за этой химерой они претерпевают гораздо больше бедствий, чем если бы согласились быть просто несчастными, как то и подобает любому существу, имеющему хоть сколько-нибудь опытности и здравого смысла[682].

Достойнейшие обитатели этого острова не желают признавать, что в мире что-нибудь непременно должно оканчиваться неудачей, что счастье всех составляется из несчастий каждого, что, как ни крути, за блаженство всегда приходится платить и, наконец, что если счастливые часы у живых существ бывают, счастливых дней не бывает никогда.

Как, черт подери, Животные совершенно нормальные, во всяком случае с виду, могут вообразить, будто между началом и концом вещи столь хрупкой, как наша жизнь, есть место для того, что им угодно именовать счастьем!

Право, видя, как все эти добрые люди, питая самые благородные намерения, выбиваются из сил ради того, чтобы ничего не делать, я задаюсь вопросом, не лучше ли было бы им, по слову мудреца, «сидеть в собственной коже»?[683]

Я слышал, что, испробовав без всякого успеха различные рецепты счастья, уже давно известные и проверенные, они создали из обломков старых теорий свою собственную, совсем новую[684].

Прежде всего они уговорились, что каждый из них будет делать что бы то ни было только в своих собственных интересах и только это считать справедливым. С этого времени дружба, услужливость, преданность, самопожертвование, признательность, добродетель, долг и все отсюда вытекающее, как то воля, свобода и ответственность, сделаются словами и вещами совершенно бесполезными повсюду, кроме словаря, да и словарь придется переписать и заменить старые слова новыми, которые будут иметь перед упраздненными то преимущество, что станут выражать те же идеи с меньшей ясностью, точностью и изяществом.

Все, что делается, должно делаться ради удовольствия, а того, что не вызывает живейшей радости, делать не следует.

Бесплодный труд, иначе говоря, пролитие пота и крови на неблагодарную почву в интересах неблагодарных существ, – этот труд с помощью определенного общественного механизма сделается привлекательным и при необходимости найдется довольно тружеников, которые с восторгом станут наполнять бочку Данаид или очищать Авгиевы и прочие конюшни.

Впрочем, что я говорю? никакой труд не будет бесплодным, никакое усилие не будет бесполезным; в результате мир станет бесконечно богатым, и единственное, в чем он будет испытывать недостаток, это аппетит, да и это не беда: непременно будет отыскано безотказное средство есть в пять или шесть раз больше, чем сегодня.

Все жители будут более или менее вольны проявлять преданность другим, но ни от кого не увидят благодарности, так что если, например, некто погибнет, спасая жизнь друга или даже врага, о нем скажут, что он просто-напросто уступил собственному влечению и проявил эгоизм, который, пожалуй, не стоит поощрять[685].

Прежде было сказано: «Любите друг друга»[686], они же сказали: «Любите самих себя!» И из этой эгоистической любви, из этого одинокого счастья, из этой ноты, которую вы будете тянуть самостоятельно, не заботясь об игре остальных и о своем участии в великом концерте природы, проистечет всеобщее счастье, универсальная гармония[687].

Этот рецепт исцеляет всех и вся без исключения.

Прощайте, сердечные страдания, прощайте, злые, противоречивые, враждебные чувства, прощайте также и войны (кроме разве что войн между пирожками слоеными и сдобными[688]); наконец, прощайте вереницы мелких и крупных невзгод. Отныне новорожденные младенцы перестанут жалобно плакать, как они совершенно напрасно поступали прежде, и начнут распевать: «Друзья, нам утро взор ласкает!»[689] и «Ах, как прекрасен наш фаланстер!»[690]. Все будут жить без страданий и расставаться со счастливой жизнью без сожалений; одним словом, в конце концов даже смерть начнет приносить удовольствие. Потому что иначе кто бы стал умирать?

Увидев вблизи Человека, я ощутила гордость за то, что рождена Жирафой

Скоро мы увидим, – закончил свою речь мой друг, – какие плоды принесло употребление этого новейшего лекарства. Видите там вдали большой, но не слишком красивый дом, в котором эти новоявленные апостолы земного счастья предаются своим невинным играм.

Надпись на двери гласила:

Фаланстер

Первый опытный кантон. – Ассоциация низшего уровня (Холостая Гармония[691])

Что в переводе на обыкновенный язык означало: «Нас здесь четыре сотни[692], и все счастливы».

Огромное преимущество гармонийского воспитания заключается в том, что здесь ребенка отлучают от родителей, дабы они не развращали его своим влиянием и не замедляли его развитие[693].

В первой из зал мы увидели превосходных юных матерей, которые отказывались сидеть на яйцах. «Хватит уже того, – возмущались они, – что мы вынуждены сами их нести». После чего без затей отправлялись в сады и там среди капустистов, репистов и прочих любителей овощей отыскивали своих избранников – отменных, но сменяемых[694]. А если бедным малышам все-таки удавалось, плохо ли, хорошо ли, проклюнуть скорлупу, мамаша говорила им: «Я вас снесла, больше того, я вас высидела; пускай вас кормят другие. Баловать вас мы сможем и позже, если пожелаем».

По примеру Единорога Человек гордо носит на боку длинную тонкую шпагу, a по примеру Саранчи – кривую острую саблю

Вы, должно быть, полагаете, что яйца и новорожденные оставались без присмотра? Ничего подобного.