Сцены частной и общественной жизни животных - Коллектив авторов

Кто, скажите, стал бы возражать против такой уютной маленькой земли, против такого маленького леска, против таких прекрасных деревьев, против этих удивительных Птиц, связанных узами любви, обожания и дружбы? кто произнес бы против этого хоть одно слово?

Уж разумеется не я, пишущий эти строки, и очень надеюсь, что не вы, их читающие, ибо если это будете вы… что ж, тогда я постараюсь вас прогневить. Я скажу вам, чего бы мне это ни стоило: «Идите к черту; вы меня обманули, вы вовсе не Пингвины; закройте эту книгу; отныне мы с вами в ссоре».

Прости, друг читатель, прости; привычка к одинокому существованию сделала меня ворчливым, даже грубым, и я забылся и забыл, что не имеет права забываться тот, кто находится наедине с вами, о могущественный читатель!

Должен сказать, что, поскольку в ту пору я знал довольно мало и даже не знал, как считать до двух, я не удивлялся тому, что я один на всем белом свете, ибо даже не подозревал, что может быть иначе! Итак, я не стал жаловаться на свою горькую долю. А между тем случай был самый подходящий; чуть позже я бы не преминул им воспользоваться. Жаловаться так приятно, что порой мне казалось: именно в этом и заключается счастье.

Я прожил всего один час, а уже успел познать холод и жару, то есть всю жизнь как она есть; внезапно солнце скрылось, и скала моя из обжигающей сделалась такой холодной, как если бы в одно мгновение превратилась в ледяную гору. За неимением лучшего я решил пошевелиться.

На плечах и боках у меня имелось нечто, и я предположил, что оно приделано там не зря. Я как мог помахал этими маленькими ручками или маленькими крылышками, этими квазиногами, дарованными мне природой (которая, на мой взгляд, слишком давно, но не слишком заслуженно пользуется репутацией нежной матери, равно любящей всех своих детей), и ценою долгих усилий наконец сумел… скатиться с вершины моей скалы.

Таким образом, мой первый шаг в жизни привел к падению. Говорят, труден только первый шаг; если бы!

Я прибыл к месту назначения едва живым и cильно помятым. Поскольку я был еще совсем дитя, я стал колотить слабым клювом бесчувственную землю, столкновение с которой причинило мне столько боли, и причинил себе боль еще более сильную; это навело меня на мысли. Пожалуй, сказал я себе, не нужно доверять первому побуждению, а прежде чем начать действовать, стоит подумать.

Тут я впервые всерьез заинтересовался предназначением Пингвина; не то чтобы я имел хоть малейшую склонность к философии, но если оказываешься перед необходимостью жить, не имея к тому никакой привычки, приходится кое-как раскидывать умом.

Что есть добро? Что есть зло? Что есть жизнь? Что есть Пингвин?

Я уснул, не успев разрешить ни одного из этих важных вопросов.

Какая прекрасная вещь – сон!

Проснулся я от голода.

Забыв предыдущие решения, я не стал спрашивать себя, что такое голод, и употребил несколько раковин, которые, как мне показалось, были рассыпаны на песке исключительно ради моей пользы, для первого в моей жизни завтрака, не озаботившись никакими предварительными размышлениями насчет возможных опасных последствий этого поступка.

Я был тотчас наказан, ибо в невинности своей глотал пищу слишком быстро и едва не подавился.

Любитель овощей

Не стану вам рассказывать о том, как я постепенно научился пить, есть, шевелиться, ходить, поворачивать направо или налево, измерять расстояние на глаз, понимать, что не все Пингвину масленица, спускаться и подниматься, плавать и ловить рыбу, спать стоя, довольствоваться малым, а порой вовсе ничем и проч., и проч. Вам довольно будет знать, что каждое из этих умений стоило мне бесчисленных мук, невероятных злоключений, неслыханных испытаний! Таким образом, прекраснейшие дни своей жизни я провел в поте лица и постепенно сделался толстым и жирным пингвином в расцвете лет.

Как ты относишься к Пингвинам, всемогущий Господь? как поступишь с ними в день Страшного Суда? О чем ты думал, когда посулил живым существам воскресение во плоти? Неужели для твоей славы было так необходимо создать Птицу без перьев, Рыбу без плавников, Двуногое без ног?

Самые лучшие кормилицы выходят из поживших Ужей

– Если это называется жизнь, – не однажды восклицал я, – я требую, чтобы меня вернули назад в яйцо.

Однажды я так много думал, что заснул и сквозь сон услышал шум, который не был ни шумом волн, ни шумом ветра, ни каким-либо иным известным мне звуком.

– Проснись! – внушала мне деятельная половина души, та, которая, кажется, никогда не спит и которую некая сила заставляет беспрестанно бодрствовать ради нашего спасения или нашей погибели. – Проснись, говорю тебе; дело того стоит, ты увидишь нечто очень любопытное.

– Разумеется, я не проснусь! – отвечала, не просыпаясь, другая, превосходная половина души, та, которой мы обязаны способностью спать в любых обстоятельствах. – Я не любопытна и ничего не хочу видеть. Я и так уже видела более чем достаточно.

Первая половина продолжала настаивать, но сонливица по-прежнему сопротивлялась: «Хороша бы я была, если бы ради такой малости прервала столь сладкий сон; вдобавок я ничего не слышу; вы хотите меня обмануть, этот шум ненастоящий; я сплю, я вижу сон, вот и все. Оставьте меня в покое. Разве есть в мире что-нибудь лучше, чем хороший крепкий сон?»

И поскольку я в самом деле хотел спать, я старался закрыть глаза как можно крепче и цеплялся за ускользающий сон, охраняя его так трепетно, как делают настоящие любители поспать даже тогда, когда спят без задних ног.

Но, по всей вероятности, мне на роду было написано проснуться. Увы, увы! в конце концов я проснулся!

Что сталось со мною, считавшим себя самым достойным в мире Животным, да, пожалуй, и единственным Животным во всем мире (о, как я заблуждался!), что сталось со мною, когда я заметил полдюжины прелестных живых существ, которые разговаривали, летали, смеялись, пели, болтали, имели перья, имели крылья, имели ноги – одним словом, имели все то же, что и я, но только доведенное до такого совершенства, что я ни на секунду не усомнился в их принадлежности к какому-то иному, более совершенному миру; я решил, что они родились на Луне или даже на Солнце, и лишь какая-то непостижимая случайность забросила их на мгновение в окрестности моей скалы.

Существа казались весьма занятыми и в самом деле были заняты: они играли и предавались игре с такой страстью, они владели своим телом так безупречно и легкими крыльями рассекали пространство снизу вверх и сверху вниз с такой гибкостью и такой живостью, они так сильно превосходили все, о чем мог помыслить самый смелый мечтатель, что я даже не испытывал чувства зависти; поначалу они меня не заметили, а я застыл в своей расщелине и не мог сдвинуться с места, но в конце концов, вдохновляемый разом и счастливым видом неизвестных существ, и пылом юности, и, главное, неодолимой тягой всего живого к прекрасному, которое, как я убедился впоследствии, есть истинный царь земли, устремился к ним, совсем потеряв голову.

Одни спали, другие зевали или собирались зевнуть

– Птицы небесные! – кричал я. – Воздушные феи! Богини!

Кузница, хозяин которой продавал лошадям с чувствительными копытами бальные башмаки, полусапожки и мягкие домашние туфли

Но поскольку я долго гнался за ними и изо всех сил старался не упасть, а это стоило мне огромных трудов, я не смог больше выговорить ни слова и вконец смутился.

– Пингвин! – закричала тогда одна из незнакомок.

– Пингвин! – повторила вся компания.

А поскольку все они смотрели на меня со смехом, я вывел из этого, что им не слишком неприятно меня видеть.

«Любезные незнакомки!» – подумал я, после чего, набравшись мужества, поклонился им со всей возможной почтительностью и произнес самую длинную речь в своей жизни:

– Прекрасные существа, – сказал я им, – я только что родился, я оставил там наверху свою скорлупу и, поскольку до сегодняшнего дня я жил в одиночестве, я счастлив оказаться в столь замечательном обществе; вы играете; позволите ли вы мне поиграть с вами?

– Пингвин, друг мой, – обратилась ко мне та, которую я счел главной и которую, как узнал позже, звали Хохотуньей[679], – ты еще не знаешь, чего просишь, но скоро узнаешь; никто не сможет сказать, что мы отказали в просьбе такому красноречивому маленькому Пингвину. Ты хочешь играть – играй! – и с этими словами она крылом втолкнула меня в круг своих подруг, вторая поступила так же, затем третья; каждая толкала меня то в один бок, то в другой, – выходит, я уже играл!!!