Элохим - Эл М Коронон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Анна, так ты …
– Ничего не спрашивай, Элои, – перебила Анна, нежно приложив указательный палец к его губам, как сделала давеча Соломпсио.
– Анна, родная.
– Иди теперь вниз. Вскоре я тоже спущусь.
– Эл-Иафаф там ждет. Позавтракаем вместе и сразу же пойдем проведать отца.
– Хорошо, родной мой. Я так счастлива, что ты вернулся невредимым… Постой, кажется, кто-то пришел. Ты не слышишь ничего?
– Кажется, кто-то стучится внизу в дверь, – ответил Элохим.
– Кто бы мог быть так рано? – тревожно спросила Анна.
– Не знаю.
Они вышли из комнаты и еще с лестничной площадки заметили внизу Йешуа бен Сия. У Анны екнуло сердце.
– Абба! – шепнула она про себя.
На лице Йешуа бен Сия была написана недобрая весть.
– Что-то с рабби!? – спросил Элохим.
– Да, – ответил Йешуа бен Сий. – Рабби только что умер.
68
Когда-то царь Давид поразил слуг хладнокровием, с которым он встретил весть о смерти новорожденного сына от Вирсавии. «Разве я могу вернуть его к жизни?», – сказал он удивленным слугам.
В детстве Элохим был так сильно привязан к своим родителям, что не мог себе представить их смерть. Как он проживет без них? Не может быть, чтобы жизнь также продолжалась, будто ничего не случилось. Но когда умерла мать, он, к собственному удивлению, не проронил ни единой слезы. Позже, через семь дней, весть о внезапной смерти отца он принял с тем же, подлинно давидовым хладнокровием.
С их смертью мир не изменился. Изменился он. Необратимо. В глубине души он ощутил невосполнимую пустоту. Любимые образы матери и отца, словно вмиг стерлись в его памяти и переселились в мир его снов. Они продолжали жить в его красочных сновидениях. Но наяву он никогда не думал о них и старался не вспоминать.
И теперь смерть рабби он встретил с невозмутимым спокойствием, чем несколько удивил Йешуа бен Сия. О его безупречным самообладании в самые трудные минуты Йешуа бен Сий слышал много раз и неоднократно от самого рабби. Тем не менее, Йешуа бен Сий ожидал, что смерть дорогого ему рабби вызовет в нем хоть какую-то грусть. Но лицо Элохима нисколько не изменилось. На нем не было и тени печали.
Совершенно иначе восприняла весть о смерти отца Анна. Она побледнела, растерянно посмотрела на Элохима и упала в обморок. Элохим успел ее подхватить. Через несколько минут Анна пришла в себя, вновь взглянула на Элохима, в этот раз с упреком и безутешно разрыдалась.
Нет ни в одном языке слов утешения в случае смерти самого родного человека. Даже самые искренние слова в минуты горя могут показаться неуместными, фальшивыми. Это Элохим понимал и потому хранил молчание.
– О, абба, абба, абба! – причитала сквозь слезы Анна.
Слезы неудержимо лились по ее щекам. Элохим прижал жену к себе. Она вдруг встрепенулась, словно вспомнила что-то важное и вскрикнула:
– Нам скорее надо к нему!
69
“Aninut”. Этим трогательно-печальным словом иудеи называли время глубокой скорби – промежуток между смертью и похоронами. Согласно древним обычаям, умершего следовало хоронить по возможности сразу после смерти. А в Иерусалиме ни в коем случае нельзя было оставлять покойника не похороненным на ночь.
Рабби Иссаххара похоронили в тот же день задолго до захода солнца рядом с женой в семейном склепе в долине Енном. Проститься с ним пришел почти весь город. Люди были взбудоражены смертью любимого рабби. Всем было известно, что он смертельно болен, хотя никто толком не знал чем. Но за несколько дней до его смерти вдруг стали распространяться слухи об отравлении. Многие были возмущены, и лишь уважение к памяти рабби сдерживало их от открытых выступлений в день похорон.
Со всех концов города люди стекались к Храму, где был установлен катафалк, на котором лежало тело покойного. В глубокой печали люди проходили мимо катафалка и выражали соболезнование Анне, Элохиму и Йешуа бен Сию – трем ближайшим родственникам.
В полдень доступ к покойному был прекращен. Анну и Элохима оставили одних с рабби Иссаххаром.
Вся в черном, скорбящая Анна была трогательно красива. Опустив заплаканные глаза, она молилась молча. Элохим в этот миг думал только о ней.
Вскоре появились каттафимы, носильщики тела, числом двенадцать, по одному из каждого колена сынов Израилевых. Они разулись и подошли к катафалку. Нести покойного полагалось босыми. Четверо из них подняли катафалк на плечи, а остальные встали рядом по сторонам в готовности сменить их в любой момент.
Протяжно и зазывно прозвучал шофар, возвестив начало похоронной процессии – “Halwayat HaMet”. Следом левиты протрубили в серебряные трубы и, как только те умолкли, первыми из ворот Храма вышли левиты-барабанщики, все в черном, общим числом сто сорок четыре, и сразу же выстроились по двенадцать в двенадцать рядов. На площади наступила тишина. Вдруг громко раздалась барабанная дробь, которая медленно угасла и перешла в мерный ритмичный бой в такт человеческого сердцебиения. В то же время, барабанщики пришли в движение, размеренно шагая в ногу под ритм ударов своих инструментов. Барабанные удары были слышны по всему городу и отдавались в душе каждого человека, как собственное сердцебиение.
После барабанщиков из ворот Храма вышли другие левиты-музыканты. Полились жалобно-печальные звуки флейт. Следом появились каттафимы с катафалком. Элохим и Йешуа бен Сий шли за телом покойного. За ними показались рабби Гилл-Эл и Шаммай, а потом – старейшины и члены Синедриона. Первосвященник остался в Храме. Следовать за мертвым телом ему было запрещено обычаем. Похоронная процессия двинулась к месту последнего успокоения.
От Храма до долины Енном толпы людей расположились вдоль улиц, по которым двигалась траурная процессия. В ней было что-то трогательно величественное. Когда она перешла на главную улицу, неожиданно появилась Дура-Делла. На том самом месте, где она вышла навстречу Элохиму в ночь Хануки. Она была вся в черном. Никто раньше никогда не видел ее в таком наряде.
Дура-Делла подошла к Элохиму. На ее лице было искреннее горе, словно умер самый дорогой ей человек. Она поцеловала Элохима в обе щеки и пошла впереди него. Телохранители Элохима поспешили убрать ее. Но Элохим знаком руки велел им оставить ее в покое. Так Дура-Делла шла за телом и исчезла лишь тогда, когда траурная процессия вышла за городские стены.
Надгробную
