Марсианские войны - Лоуренс Уотт-Эванс

Из-за поворота показались двое мужчин, первый на белом жеребце, второй на сером мерине. Одеты они были не в какие-нибудь поношенные дели и войлочные сапоги, а в кожаные и стальные пластинчатые доспехи. На головах покачивались средневековые железные шлемы, увенчанные остроконечными шишками.

Пораженный увиденным, Ариунболд поначалу решил, что перед ним призраки. Не обычные призраки непогребенных мертвецов, но грозные духи тех великих ханов, которые были слишком жизнелюбивы и энергичны, чтобы умереть насовсем.

Оставив стадо, пастух подошел к обочине дороги, чтобы получше рассмотреть необычайную картину.

— Кто едет по этой дороге? — спросил он.

Первый всадник повернул голову, в его глазах мелькнул интерес. На лбу призрака Ариунболд заметил странный знак — белый с красным череп на фоне полной луны.

— Ты не узнаешь меня? — голос всадника прозвучал гулким набатом.

— Никогда раньше тебя не видел, — ответил пастух. — А я должен знать тебя, путник?

— Меня зовут Казар Могучий.

— Если твое имя Пес, то шкура у тебя просто чудесная.

Всадник по имени Пес фыркнул, что можно было, впрочем, счесть и смехом.

— Ты умен, пастух.

— Меня зовут Ариунболд.

— Верная сталь. Достойное имя.

— Так назвал меня перед смертью отец.

— Тогда ты богатый наследник.

Ариунболд кивнул. Слова незнакомца пришлись ему по душе.

— Я и мой спутник нуждаемся в отдыхе, — сказал закованный в доспехи всадник.

— Мой гер находится вон там, — ответил пастух, указывая на белый купол юрты, возле которой лениво пощипывали травку два бурых яка. Взгляд его упал на штандарт, подвешенный к седлу с левой стороны. — Мне приходилось слышать, что Чингисхан сеял ужас и распространял монгольское влияние под таким вот штандартом с девятью бычьими хвостами.

— Ты слышал правду.

— А теперь видишь штандарт самого Чингиса, — заметил второй всадник, наряженный в овечью доху, поражавшую своей роскошью.

— А кто ты? — обратился к нему Ариунболд.

— Меня зовут Байяр.

— Счастливый? Хорошее имя, хотя и не совсем тебе подходит… как и твои одежды.

— Благодарю тебя, — признательно кивнул Байяр.

— Почему ты думаешь, что этот штандарт настоящий? — спросил пастух у Казара Могучего.

— Потому что я сам взял его из склепа Чингисхана, — ответил Казар.

— Если это правда, то я должен преклонить перед тобой колени.

— Так делай это побыстрее, потому что я хочу попросить тебя подержать штандарт, чтобы мне можно было спешиться.

— За такую милость я готов поцеловать твой сапог.

— В этом нет нужды.

Казар снял штандарт и Ариунболд осторожно принял его обеими руками.

— Взял? — спросил Казар.

— Да.

Штандарт опустился на ладони пастуха. Ариунболд покачнулся, сделал шаг назад, затем в сторону. Бычьи хвосты раскачивались, словно их везли на спине верблюда или на палубе корабля. Так продолжалось несколько секунд, затем Ариунболд овладел ситуацией, и штандарт замер в его руке.

— Ты силен, — заметил Казар, покидая седло.

Пастух взглянул на развевающиеся на ветру хвосты.

— Раньше я был кузнецом.

— Да, ты силен, — вступил в разговор Байяр. — Три пастуха, которых мы недавно встретили, не смогли удержать его в вертикальном положении, не говоря уже о том, чтобы пронести хоть несколько шагов.

— Я мог бы нести его куда угодно. Мое сердце переполняется гордостью.

— Ты сможешь нести его в бой? — не повышая голоса, спросил Казар.

— Да, если нынешним монголам суждено сражаться.

— А что, если я предложу тебе бесконечные битвы?

— Зачем они мне? У меня есть гер, три коня, стадо и верная жена.

— Ты богат?

— Мое главное богатство — доброе имя, как ты сам сказал.

— Я имею в виду золото, драгоценные камни, сбрую.

— Все это мне не нужно, пока есть то, что есть.

— У тебя красивый дом?

— У меня есть гер.

— А храбрость?

— Да, — насупился Ариунболд.

— Ты не трус, но твоя храбрость — это храбрость пастуха. Я мог бы научить тебя настоящей храбрости.

— У меня храброе сердце, разве я не монгол?

— Я еще не встречал монгола с телячьим сердцем, это так. Но мне нужен человек, который мог бы нести вот этот штандарт в гущу боя, зная, что тем самым он зажигает сердца всех монголов.

— Он зажигает мое сердце, — сказал Ариунболд.

— Я хочу объединить монголов.

— Ради чего? Мы живем там, где живем.

— Столица, Улан-Батор, лежит в руинах.

— Никогда там не был, хотя много слышал. Все в руинах. Прекрасные статуи Чингиса разбиты. Мужчины убиты, женщины взяты в плен, дети обречены на еще худшую судьбу.

— Мне не знакомы эти несчастные монголы. Они не из моего рода.

Все трое подошли к юрте, из которой тянуло пахучим дымком овечьего помета. К нему примешивался запах чая. В самые сильные холода эта волшебная смесь согревала монголов.

Коней привязали, и Ариунболд, откинув полог, вошел в юрту. Чтобы внести штандарт, ему пришлось пригнуться. Жена тут же принялась бранить его.

— Убери эту деревяшку отсюда! — закричала женщина, резко поворачиваясь, отчего длинные переплетенные косички ударили ее по румяным, как яблоки, щекам.

— Это штандарт самого Чингисхана. Я не могу оставить его под открытым небом, ведь может пойти дождь.

— Убери его из моей юрты.

Байяр просунул голову за полог юрты и улыбнулся.

— У тебя пухлая жена, пастух.

— Спасибо, — коротко ответил Ариунболд.

— Но у нее слишком длинный язык.

— А у тебя вытянутое лицо, — не осталась