Над пропастью юности (СИ) - "Paper Doll"

Рейчел была высокомерной, холодной и безжалостной, не давая Фрее и шанса для объяснения. Вряд ли у неё получилось бы подобрать слова для верного описания собственных чувств, которые ей самой куда проще было бы не испытывать, ведь выбор был сделан не ею, а существом, живущим где-то глубоко внутри тела и души. Ещё менее Фрея могла бы описать чувства Джеймса, поскольку и сама не была осведомлена, насколько те соответствовали тому, что испытывала сама. Он, должно быть, сказал достаточно, чтобы обратить всё в катастрофу, поэтому её попытка всё исправить могла лишь излишне всё ухудшить. Единственное, чего Фрея хотела это безвозмездного понимания, которого не нужно было выпрашивать, вымаливать или заслуживать.

Они были всего лишь людьми, ничем не отличающимися от других, к тому же не сделали ничего, что могло бы противоречить общественным нормам и морали. По крайней мере, ничего плохого не сделала Фрея, испытывавшая вину за двоих. Она не увела Джеймса у подруги, поскольку тот ушел от неё сам. Не соблазнила его нарочно, чтобы насолить Рейчел, о чувствах которой всегда знала. Не обманывала, не хитрила, не играла. Обвинить Фрею можно было разве в том, что она скрывала отношения с Джеймсом, но только чтобы не навредить Рейчел, не сделать ей даже ненароком больно.

Отказываться от Джеймса и его неопределенных чувств было бы, по меньшей мере, глупо. Отчасти парень был прав — Рейчел вряд ли когда-нибудь совершила бы нечто подобное ради неё, да и к тому же не стала бы испытывать и доли вины. Фрея же не могла перестать терзать себя за то, что было неизбежным, чего никто не мог бы предотвратить. Даже если бы была возможность отказать парню, дать заднюю, попросту его отвергнуть, что она самонадеянно пыталась делать прежде, Фрея всё равно не сделала бы этого теперь. Личное счастье всё же было важней. Если бы только Рейчел могла это понять.

Алисса была безразлична к их размолвке, поскольку вряд ли даже сумела заметить перемену в отношениях обеих подруг. Её занимали собственные заботы — учеба, феминизм и Дункан. Фрее хватало даже её немого присутствия в комнате, чтобы чувствовать себя немного лучше. Более спасало рисование дурацкой картины, что стояла на мольберте, скрытая от любопытных глаз дурацким суконным полотном.

— Есть интересные новости? — спросила Алисса, будто бы между прочем, отложив в сторону открытую книгу. Потерев глаза, поднялась с места, чтобы включить свет и ещё больше отдернуть шторы в разные стороны, впуская в комнату лучи холодного солнца, быстро склоняющегося к горизонту.

— Отец пишет, что может не успеть вернуться к Рождеству. Он всё ещё в Канаде, но купил билет, чуть позднее, чем предполагалось. В Лондоне меня будет ждать Лесли, что мало утешает. У неё есть свои подруги и семья. Она вряд ли захочет остаться хотя бы на ужин, — Фрея вздохнула, пряча письмо обратно в конверт, чтобы затем спрятать его под грудой одежды в комоде.

— Ты могла бы попросить Джеймса составить тебе компанию, — Алисса вкрадчиво улыбнулась, проследив за подругой глазами.

— Думала, он тебе не нравиться, — шутливо безмятежным тоном ответила Фрея, присев на край кровати подруги. Алисса положила между страниц книги закладку, не обнадеживая себя тем, что ей скоро удастся вернуться к чтению.

— Так и есть. Я всё ещё разочарована твоим выбором, поскольку не понимаю, чем он обусловлен, — она чуть подвинулась, освобождая для подруги место. Фрея перекинула ноги, они подоткнули подушку и стали тесниться, не испытывая неудобств. — Ты оказалась без ума от его прекрасных волос? — Алисса смешно провела ладонью по волосам, как это зачастую делал Джеймс. — Или тебя сразила его обворожительная улыбка? — она улыбнулась, захлопав глупо глазами. — Нет, дело определенно должно быть в его игре на фортепиано. У него такие быстрые пальцы, — она начала щекотать Фрею, из-за чего та рассмеялась вслух.

— Определенно, дело исключительно в этом, вот только вряд ли у нас получиться провести Рождество вместе, — продолжила, когда заразительный смех утих. Из комнаты Рейчел послышался шорох радиоприемника, выдающего мотивы модной песни, слова которой были в последнее время у всех на слуху. Не сложно было понять, что девушка нарочно сделала музыку громче, чтобы не слышать их смеха. — Не уверена, будет ли вообще уместно спрашивать об этом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Почему? — Алисса нахмурилась, совершенно не внимая показушной обиде Рейчел, что была уж слишком очевидна.

Фрея не хотела рассказывать Алиссе о последней ссоре с Джеймсом, лично признавая, что предлог для их размолвки был важным, но в то же время достаточно глупым. Рано или поздно Рейчел должна была узнать обо всем, и то, что ей обо всем рассказал Джеймс, было не самым худшим вариантом развития событий. Пусть ему было плевать на чувства Рейчел, но он сделал это для сухой и практичной ясности, которой всем не хватало. И даже с четким и осознанным пониманием того, что Джеймс совершил эту опрометчивую глупость, в конце концов, во благо, Фрея злилась на другое, чего упрямо не хотела признавать.

Она вдруг поймала себя на том, что совершенно забыла об истинной сущности Джеймса, которая проявилась в критический момент их размолвки. Фрея любила его за одно, упустив из виду другое, не менее важное, что было неотъемлемой его частью. Он был эгоистом, каковым каждый был отчасти, но Джеймс даже не пытался скрыть этого напускной лестью или ненужным состраданием. Превыше всего он ценил самого себя, свои интересы и помыслы, что граничило с заоблачно возвышенным чувством уверенности, которым она восторгалась, не внимая тому, какие у того были корни. У Фреи будто открылись широко глаза, упала слепая пелена. Она увидела Джеймса в свете прежнего предубеждения, что возродилось в памяти вместе с их неудавшейся встречей на пляже в Сент-Айвсе.

Более всего, её страшила мысль о том, что плевать ему было не на Рейчел или кого-либо ещё, а на неё саму. Убеждение Джеймса было слишком призрачным и нелепым, чтобы Фрея могла в него поверить. Сомнение было признаком её неуверенности и низкой самооценки. Было намного проще поддерживать мысль о том, что между ней и Джеймсом не могло быть чего-либо серьезного, когда всё было хорошо. Когда между ними произошел раскол, Фрея почувствовала неприятный укол, вызванный укоренившимся нежеланием отпускать парня или терять его.

Они не виделись со дня ссоры. Напоследок Фрея сказала, что придет сама, когда настанет нужный час, но почему-то всё время ждала именно его возвращения. Это заставляло её чувствовать себя совершенно глупо. Одновременно с этим заставить себя оказаться у порога его дома первой и признать его правоту она тоже не могла. Фрея никогда не воспитывала внутри себя чувство гордости, что могла занять равнозначно, как у отца, так и у матери, но оно проявляло себя не в самые подходящие жизненные моменты.

— Оливер писал о торжественном рождественском ужине, что устроит миссис Кромфорд. Впрочем, она делает его ежегодно, приглашая исключительно людей наиболее близких. Если Оливер не может пропустить ужин, вряд ли это сможет сделать и Джеймс, — ответила, собравшись с мыслями. Фрея и сама была довольна своим ответом, в котором не звучало и намека на обиду, что холодной мерзкой змеей обвила сердце.

— Мне казалось, Джеймс может позволить себе что-угодно. Разве ему будет чего-то стоить пропустить дурацкий ужин? — фыркнула Алисса, не осознавая как безрассудно громко звучали её слова.

Это было невозможно, и Фрея прекрасно знала об этом. В семьях, подобных Кромфордам, где фамилия была одновременно бременем и достоянием, за каждым членом семьи с рождения закреплялись определенные обязанности, преминуть которые было почти невозможно. Эти семьи держались вместе лишь благодаря крепко связанному узлу безукоризненной родословной, быть частью которой всякий находил честь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

В семье Фреи тоже были строгие правила, что связывали её и отца с высшим светом, где после смерти матери она будто стала лишь её жалким призраком, невзрачной тенью. Не разрывая связи с Певензи, О’Конеллы, двое оставшихся, всё же немного отдалились от них. Отец не был нетерпим к семейству умершей жены, но находил связь с ними болезненной, а потому соглашался на встречу как можно реже, ограничиваясь лишь письмами и звонками.