Люди сороковых годов - Алексей Писемский

- Все стихами его восхищалась, - пояснил Живин.

- И что же, она вас первого полюбила? - допрашивал Вихров Кергеля.

- Разумеется, - отвечал тот, как бы даже удивленный этим вопросом.

- И была пылка в любви? - продолжал Вихров.

- Ужасно, ужасно! - воскликнул на это Кергель. - Этим, признаюсь, она меня больше...

И он не докончил своей мысли, а сделал только гримасу.

- Первое-то время, - продолжал зубоскалить Живин, - как он покинул ее, видеть его не могла; если лошадь его проедет мимо окна, сейчас в обморок упадет.

- Говорят, говорят! - отвечал, усмехаясь, Кергель. - Но что ж было делать, - натуру человеческую не переломишь.

- Опротивела, значит? - проговорил Вихров.

- Невыносимо! - подтвердил Кергель.

Таким образом приятели разговаривали целый вечер; затем Живин и Кергель отужинали даже в Воздвиженском, причем выпито было все вино, какое имелось в усадьбе, и когда наконец гости уселись в свои пошевни, чтоб ехать домой, то сейчас же принялись хвалить хозяина.

- Чудного сердца человек, чудного! - восклицал Кергель.

- Еще бы! - подтверждал с удовольствием Живин и после этого визита весьма часто стал бывать в Воздвиженском.

Видимо, что он всей душой привязался к Вихрову, который, в свою очередь, увидев в нем очень честного, умного и доброго человека, любящего, бог знает как, русскую литературу и хорошо понимающего ее, признался ему, что у него написаны были две повести, и просил только не говорить об этом Кергелю.

- Что ему говорить: разболтает он только всем, - произнес Живин.

Вихров дал ему даже на дом прочесть свои черновые экземпляры; Живин читал их около недели, и когда приехал к Вихрову, то имел лицо серьезнее обыкновенного.

- Не знаю, - начал он, по обыкновению своему, несколько запинающимся языком, - я, конечно, не компетентный судья, но, по-моему, это лучше всего, что теперь печатается в журналах.

- Ты думаешь? - спросил его не без удовольствия Вихров.

- Более чем думаю, - уверен в том, - подтвердил окончательно Живин.

- Увидим, - произнес Вихров и вздохнул.

Ему и не мечталось даже о подобном счастье.

Невдолге после того он признался Живину также и в своих отношениях к m-me Фатеевой.

- Слышал это я, - отвечал тот с улыбкой.

Тон голоса его при этом показался Вихрову недостаточно уважительным.

- А ты видал ее? - спросил он.

- Видал, - протянул Живин.

- Что же она: понравилась тебе?

- Да, ничего, понравилась, - отвечал Живин. - Тут вот про нее болтали, что она, прежде чем с тобой, с каким-то барином еще жила.

- Это совершенная правда, но что же тут такое? Женщина ни перед одним мужчиной не ответственна за свое прошлое, если только она не любила его тогда.

- Разумеется, - подтвердил Живин.

По своим понятиям он, как и Вихров, был чистый жоржзандист.

- Тогда, как ты к ней из собрания уехал... - продолжал Живин, поднялись по городу крики... стали говорить, что ты женишься даже на ней, и больше всех это огорчило одного доктора у нас молоденького.

- Который лечил ее мужа? - спросил Вихров, припомнив как-то вскользь слышанные им слова Фатеевой и Прыхиной о каком-то докторе.

- Тот самый, - отвечал Живин.

- Что же, он влюблен, что ли, в нее?

- Да, влюблен.

- А она отвечала ему?

- Это уж я не знаю, - сказал с улыбкою Живин.

Вихрову сделалось тяжело продолжать долее этот разговор.

XIII

ВЫБИРАЙ ЛЮБОЕ!

Время стало приближаться к весне. Воздвиженское с каждым днем делалось все прелестней и прелестней: с высокой горы его текли целые потоки воды, огромное пространство виднеющегося озера почти уже сплошь покрылось синеватою наслюдою. Уездный город стоял целый день покрытый как бы туманом испарений. Огромный сад Воздвиженского весь растаял и местами начинал зеленеть. Все деревья покрылись почками, имеющими буроватый отлив. Грачи вылетали из свитых ими на деревьях гнезд и весело каркали.

Первое апреля был день рождения Клеопатры Петровны, и Вихров решился съездить к ней на этот день. Хоть всего ему надобно было проехать каких-нибудь двадцать верст, но он выехал накануне, так как дорога предстояла в некоторых местах не совсем даже безопасная. По низовым лугам усадьбы "Пустые Поля" она шла наподобие черной ленты, а по сторонам ее лежал снег, как каша, растворенный в воде. На самой дороге во многих местах были зажоры, так что лошади почти по брюхо уходили в них, а за ними и сани с седоками. Впереди ехал Ванька, который до самой шеи был уже мокрый. Вихров вставал на ноги, когда сани его опускались в зажору. Петр, видимо, выбился из сил, не зная, как и куда направлять лошадей; те, в свою очередь, были все в пене; но в воздухе было превосходно: солнце сильно пекло, повсюду пахнуло каким-то теплом и весной. Жаворонок высоко взвивался и пел, летели уже и гуси и утки на север. В Зенковском лесу дорога пошла боковиком, так что Вихров принужден был держаться за одну сторону саней, чтобы не вывалиться из них; а Ванька так беспрестанно и вываливался. Санишки у него были без отводов, а держаться он не мог, потому что правил лошадью. Когда они миновали лес, то им всего оставалось какие-нибудь два-три поля; но - увы! эти поля представляли вряд ли не самый ужасный путь из всего ими проеханного. По случаю заувеи от леса, на них очень много было снегу; езды по ним было довольно мало, поэтому дорога была на них совершенно не утоптана, и лошади проваливались на каждом шагу. Вихров видеть не мог бедных животных, которые и ноги себе в кровь изодрали и губы до крови обдергали об удила. Ванька в этом случае сделал благоразумнее Петра: он и править своей лошадью не стал, а ограничился только тем, что лег вниз грудью в сани и держался обеими руками за окорчева{100} и только по временам находил нужным выругать за что-то лошадь. "Ишь, дьявол этакой, как идет!" - произносил он, когда его очень уж толкало. Но вот наконец добрались и до Перцова. Ивана в последний раз толкнуло в воротцах усадебных, так что он опять чуть не вылетел, и они подъехали к крыльцу. Проворно взбежав по лестнице, Вихров сбросил с себя в передней загрязненную, замоченную шубу; но Клеопатра Петровна не выходила что-то на этот раз его встречать, а вместо нее вышла одна только горничная Маша.

- Где барыня? - спросил он ту.

- В гостиной, - отвечала Марья, искоса посматривая на вошедшего за барином Ивана.

Вихров поспешно прошел в гостиную.

- Ах, вот это кто приехал! - воскликнула Клеопатра Петровна, увидя его.

Она, как увидел Вихров, играла в карты с Катишь Прыхиной и с каким-то молодым человеком очень маленького роста.

- Ни грязь, ни теснота, никакая мирская суета не удержали меня приехать к вам! - говорил Вихров, подходя и целуя ее руку.

- Еще бы вы не приехали, - сказала Клеопатра Петровна. - Это monsieur Цапкин, доктор наш! - отрекомендовала она Вихрову молодого человека. Вихров! - прибавила она тому.

Павел сейчас же припомнил, что ему говорил Живин, и его немножко покоробило.

- Здравствуйте, Вихров! - сказала Павлу m-lle Прыхина совершенно дружественно и фамильярно: она обыкновенно со всеми мужчинами, которых знала душу и сердце, обращалась совершенно без церемонии, как будто бы и сама была мужчина.

- Хотите пристать к нам? - сказала Фатеева: они играли в преферанс.

- Сделайте одолжение, - отвечал Вихров.

- Monsieur Цапкин, сколько у вас? - спросила Фатеева, перегибаясь к нему на стол и смотря на его ремизы.

Тон голоса и манера m-me Фатеевой, с которой она это сделала, показались Вихрову как-то подозрительны.

- Сто сорок восемь-с, - отвечал доктор солидным и немножко даже мрачным голосом. Вихрову он показался в одно и то же время смешон и противен.

Начали играть. M-me Фатеева явно взмахивала иногда глазами на доктора, а тот на нее, в свою очередь, упорно уставлял на несколько минут свой взор.

Вихрова окончательно стало это выводить из терпения, и он почему-то всю злобу свою - впоследствии он очень раскаивался в этом, - всю свою злобу вздумал выместить на m-lle Прыхиной.

- А я вам поклон привез, - сказал он.

- От кого? - спросила та на первых порах совершенно спокойно.

- От Кергеля, - отвечал Вихров.

При этом Клеопатра Петровна и доктор даже с некоторым испугом взглянули на него и m-lle Прыхину.

- Очень благодарна, что вспомнил меня, - отвечала Прыхина, едва совладевая с собой и вся покраснев.

- Он мне читал стихи, которые когда-то писал к вам, - продолжал немилосердно Вихров.

- Он может писать мне стихи или не писать, - мне это все равно! отвечала бедная девушка и затем, со слезами уже на глазах, обратилась к Фатеевой:

- Извини, ma chere, я не могу пока играть, - произнесла она и, чтобы совсем не разрыдаться, проворно вышла из гостиной.

- Зачем вы это ей сказали! - проговорила Клеопатра Петровна с укором Вихрову.

- Что такое сказал я? - спросил он, стараясь представить, что говорил без умыслу.

- А то, что этот негодяй ее погубил, а вы еще смеетесь над ней, пояснила Фатеева.