Идиоты. Петербургский роман - Фёдор Толстоевский

– Потом появилась старушка с бриллиантиками, он стукнул её кулаком, и вы его выволокли, – нервно засмеявшись, сказал Лэмб.

– Нет, это будет в третьей серии, – хладнокровно произнёс крупье. Хотя в чём-то вы правы. В общем, он перешёл за мой стол и начал ставить – расточительно, по-крупному. И тут я забеспокоился, – он ставил совершенно так же, в той же последовательности, что и парень, которого мы вышвырнули за двери несколько месяцев назад. Разница была только в том, что теперь эта система стала себя оправдывать, – он выигрывал, хотя по всему было видно, что этот выигрыш не имеет для него такого значения, как для того злосчастного парня. Повторяю, он был абсолютно спокоен во время игры – само достоинство и терпение. И что я должен был подумать? Внешне эти два человека были совершенно разными, и волосы, и губы, и носы отличались разительно. Правда, второй был в элегантных очках из тёмного металла. Только рост у них более-менее совпадал, насколько я мог вспомнить. Как вы понимаете, у меня возникло подозрение. И было любопытно, очень любопытно. Как раз несколько месяцев назад в городе случилось дерзкое ограбление инкассаторской машины. Стрелявшего преступника так и не поймали, хотя были свидетели. Украденная сумма была колоссальной, и я начал задумываться, уж не сделал ли наш старый знакомый пластическую операцию, не сменил ли паспорт и не пользуется ли теперь безнаказанно плодами своего преступления. Но как проверить? Доказательств у меня не было никаких, что же до системы, – он вполне мог по пьянке рассказать её такому же игроку. Наконец, я придумал маленькую провокацию. Вот здесь мы и подходим к старушке, – он вежливо кивнул Лэмбу. – Старушку я нашёл на помойке. Ну, не в прямом смысле… Короче, достаточно благообразная старушка рылась в помойке во дворе моего дома на Рубинштейна. Бедняжка была только рада устроить небольшой маскарад за приличную сумму денег. Большего труда стоило лишь обучить её азам игры на рулетке. И вот когда эта потрёпанная Пиковая Дама подвалила к моему клиенту, я был разочарован, не почувствовав никакой реакции с его стороны – никакого раздражения, попыток отодвинуться, даже лёгкой брезгливости. Это ведь я только так сказал про «потрёпанную», – на самом деле, день был потрачен на то, чтобы придать её волосам соответствующий нежно-платиновый оттенок, а фальшивый бриллиант на пальце почти ослепил меня, когда она ещё входила в зал. Но слушайте дальше. Старушонка стала играть, – ей было тем легче, что она должна была только повторять его ставки, как я её учил. И что вы думаете, произошло?

– Он её ударил, и вы его выволокли! – задыхаясь от смеха, пробормотала Анастасия.

– Всё не так просто. Он сделал ещё пару ставок и, внимательно посмотрев на неё, сменил технику игры. Он отошёл от своей системы! Это было предусмотрено мной. Я подал знак старушонке, и она продолжала играть, ставя уже на другие цифры, не на такие, как он. Потом он собрал жетоны и ушёл, хотя ему продолжало везти.

– И больше он не приходил?

– Больше он не приходил. Но я узнал данные его нового паспорта. Это было так просто! Однако же, что я должен был сделать? Подонок убил двух человек! У меня было несколько вариантов поведения: заявить на него в милицию, шантажировать его и пользоваться вместе с ним преступными деньгами, познакомиться с ним ближе и убедить его отдать деньги родственникам убитых или пожертвовать на церковное строительство, самому ограбить его – совершенно безнаказанно, и так далее. Как вы думаете, что из этого было бы хорошим поступком?

Не дождавшись ответа, он продолжал:

– Как вы поняли, я педантичный служитель казино. Поэтому я решил разыграть эти варианты на рулетке, – кстати, это далеко не новая идея. И вот, мне выпал вариант.

– Какой же? – с интересом спросил Голубцов.

– А вот этого я вам не скажу, – улыбнувшись своей неприятной улыбкой, сказал крупье.

– Вы нас обманули! – опять взвыл Голубцов.

– А где же хороший поступок? – лениво спросил Лэмб.

– Я же вам сказал – я разыграл варианты на рулетке. А игра чужда морали, она совершенно нейтральна в плане нравственном. Не я решал. Но я пытался рассказать вам о поступке, – не моя вина, что игра свела его в сферу моральной неопределённости.

– Но вы хотя бы поступили так, как выпало на рулетке? – поинтересовался я.

– Поступил.

– И до сих пор работаете в казино?

– Работаю, – он хрипло рассмеялся. – Я понял, к чему вы клоните. Да, выпавший вариант был «хороший».

– Теперь ты, Феликс, – сказал я. – Неужели тебе нечего рассказать?

– Я вообще не вижу смысла одного хорошего поступка, – мрачно начал Феликс, – и, наверное, согласен с предыдущим рассказчиком, по крайней мере, с первой частью его истории. Жизнь представляется мне достаточно ровной и нейтральной в нравственном смысле для того, кто и так по сути не является злодеем, маньяком или патологическим игроком чужими судьбами. Сама жизнь иногда ставит перед каким-то выбором, но если человек одинок…

– А ты сейчас одинок, Феликс? – с преувеличенным интересом спросила Анастасия.

Лэмб напрягся и мучительно покраснел.

– Да, я одинок, – гордо сказал Феликс, не глядя на неё. – Но какое кому дело? Это лишь означает, что жизнь не может поставить меня перед выбором. Я, например, никогда не убью человека. Ну, разве что, – он слегка улыбнулся, – этот человек будет угрожать моему другу Гектору.

Я тоже улыбнулся, хотя меня удивило такое экзальтированное отношение Феликса. С чего бы это? Да кто его разберёт…

– Так вот. Я не убийца, не насильник, не скандалист. Я допускаю эти, как вы выражаетесь, разрушения смыслов, – он обернулся к Упырю, – но только в виде акции, перформанса, хэппенинга, или как вы там ещё называете. Я предполагаю, что и в жизни возникают желания – кого-то ударить, убить… Мы взрослые люди, нас не жалко, и нам не жалко. Но когда я смотрю на ребёнка, стоящего у песочницы в лучах солнца, я не допускаю даже и появления таких мыслей. И потом, когда я возвращаюсь к взрослым, например, к тебе, Гектор, я тоже думаю: он такая сволочь, мне всё равно, что будет с ним, – но он тоже достоин быть отцом. У него ещё будут дети!

Я даже поперхнулся. Какой неожиданный поворот. Да, Феликс всё ещё в состоянии меня удивить.

– Такие как Гектор способны дать жизнь настоящему, полноценному, избранному потомству! И те, кто своими пошлыми, низменными и порочными поползновениями мешает им это сделать, достоин, достоин…

Феликс стал прямо-таки задыхаться от волнения. Он пристально смотрел на Анастасию, и в его взгляде была неприкрытая ненависть. Только один Феликс из всей нашей компании знал, что я раньше был знаком и дружен с ней. Об этом не подозревал даже Лэмб. Он бы страшно удивился тому, что когда-то Анастасия была способна на чистейшие, непорочные отношения. Когда она стала такой, как сейчас? Я пытался догадаться, о каком своём поступке расскажет Феликс после такого длинного вступления. Не о том ли, как он поведал мне, что моя девушка – активная лесбиянка, которая трахается с преподавательницей немецкой филологии? И я испугался Анастасии, я был достаточно юн, чтобы испугаться. В то время сказанное им было неправдой, но не пытался ли проницательный Феликс ещё тогда оградить меня от будущей кликуши и шлюхи?

– Оставим это, – мрачнее прежнего произнёс Феликс. – Я, наконец, расскажу вам о своём хорошем поступке – одном из многих. Ты помнишь, Гектор, как кто-то поджёг кафедру истории КПСС в том году, когда ты заканчивал аспирантуру?

– Это был ты?

– Нет, конечно. Дни этой злосчастной кафедры и так были сочтены. Помню, я ждал тебя после лекции на истфаке. Мы должны были идти в концерт. Я поднялся на последний этаж, остановился на узкой, полутёмной площадке, выплюнул в пролёт отвратительную мятную жвачку, которой меня угостил один африканский студент, вынул сигарету… В обе стороны, как ты помнишь, шёл узкий, неопрятный коридор. Двери в аудитории были закрыты, оттуда не доносилось ни звука. Я медленно курил, рассеянно глядя в лестничный пролёт. До конца твоих занятий оставалось ещё больше получаса. На лестнице был затхлый, могильный холод. У меня закоченели пальцы, держащие сигарету, и я надел свои чёрные кожаные перчатки. Помнишь их?

– Ну, помню, – сказал я с неудовольствием. Какого хрена мне в его перчатках? Право же, Феликс иногда бывает невыносим со своими воспоминаниями.

– И я стоял на этой заброшенной площадке, курил и совершенно расслабился. Я не думал ни о чём. Как вдруг снизу стал подниматься кто-то – уверенными, неторопливыми шагами. На всякий случай я затушил окурок. Потом я увидел его – это был высокий, прекрасно сложенный молодой человек, старше меня лет на десять, с поразительным, гордым и свободным взглядом. Он смотрел прямо мне в глаза.