Идиоты. Петербургский роман - Фёдор Толстоевский

– И я стоял на этой заброшенной площадке, курил и совершенно расслабился. Я не думал ни о чём. Как вдруг снизу стал подниматься кто-то – уверенными, неторопливыми шагами. На всякий случай я затушил окурок. Потом я увидел его – это был высокий, прекрасно сложенный молодой человек, старше меня лет на десять, с поразительным, гордым и свободным взглядом. Он смотрел прямо мне в глаза.

– Это важно, Феликс? – спросила Анастасия. – Твой рассказ и так слишком затянут.

– Немного терпения, – сказал Феликс с таким выражением, будто он говорил «отъебись», – Он смотрел прямо на меня, а я ещё никогда не видел такого прекрасного человеческого экземпляра, – ну, если не считать тебя, Гектор. Я никогда раньше не встречал его в университете. Но я был очень юн. Может быть, раньше… Я имею в виду, может быть, он закончил раньше и пришёл проведать кого-то из старых преподавателей…

Анастасия притворно зевнула.

– Он приблизился ко мне, и пока я в растерянности глядел на него, взял мои руки в тонких кожаных перчатках и стал, наклонившись ко мне, целовать их прямо сквозь перчатки.

– Ну наконец, хоть какой-то смысл, пусть и слишком очевидный! – засмеялась Анастасия.

– Я бы предостерёг вас от поспешных выводов («пошла бы ты на хрен, на хрен!») – визгливо произнёс Феликс. – Как вы можете судить о чьих-то намерениях, не угадав даже, чем кончилось дело. Такая пошлятина… От него веяло невероятным, тончайшим парфюмом, настоящим диоровским, как я сейчас понимаю, – большая редкость в те дни. И он говорил мне: «Пойдём со мной. Ты познаешь такое блаженство!». «Ты познаешь блаженство» – повторял он, целуя мне руки, и я до сих пор не знаю, о чём он говорил, несмотря на то, что ты сейчас скажешь, и на что мне наплевать!

Он всё-таки назвал её на «ты». Анастасия язвительно улыбнулась. Было видно, что внутри Феликс просто кипел – от восторга воспоминаний и ненависти к ней.

– А я стоял, не в силах произнести ни слова, и чувствовал сквозь перчатки его обжигающие, твёрдые губы. Повторяю, я не знаю, что он имел в виду! – истерично закричал Феликс. – Может быть, я и познал бы блаженство. А может быть, продал бы душу дьяволу. Кто знает? Ты знаешь? – обратился он ко мне.

– Нет, – правдиво ответил я.

– Никто не знает!

Удивительно, сколько гротескных, бесформенных вещей таит ментальность Феликса. Вот, поди ж ты, дьявольское искушение, болезненная иньекция платонизма, наверное, ещё в юности, примитивный зов плоти, разрушительное для индивидуальности уничтожение дистанции при неожиданной интимности, да мало ли что ещё…

– Чего ж вы не пошли? – скучающим голосом спросил Упырь.

– Чуть позже я объясню. Да, я не пошёл. Я вырвал у него свои руки и бросился вниз по лестнице. Я убежал на задворки факультета, сел на корточки, прижавшись спиной к потрескавшейся кирпичной кладке и закрыл руками лицо. Даже если бы я открыл глаза, я ничего не увидел бы в этот момент. Мир представился мне невыносимо светящимся ослепительным, всепоглощающим светом. Я просидел так, пока не померк этот свет, и я не стал в состоянии снова видеть и слышать. Когда я вернулся в здание, с лестницы полз удушливый, чёрный дым. Горела кафедра, уже вызвали пожарных, а ты, Гектор, стоял внизу, в вестибюле, близоруко высматривая меня в толпе студентов.

– А мне всё-таки интересно, что же вам помешало пойти с ним, если уж так хотелось, – занудно допытывался Упырь.

– Да. Да, я скажу…

Господи, сейчас начнётся очередная серия фобий и комплексов Феликса.

– Я не пошёл с ним, потому… потому, что меня ждал Гектор! Я не мог его подвести.

Конец ознакомительного фрагмента.