Современная японская новелла 1945–1978 - Осаму Дадзай

Неужели это та самая Ёко? Ёко, которая радостно поднимает коробку с едой и горделиво говорит, что у нее рис с яичницей. Неуязвимая Ёко.

— Это надо же, как меня… — говорит вдруг Ёко на местном диалекте, запрещенном в школе, и показывает на свои раны. — Вакако, а ты ведь не ранена? — Она медленно поднимается.

— Да вроде бы, — неопределенно бормочет Вакако.

— Могу поделиться, — говорит Ёко, сумев повернуть к Вакако одну лишь голову.

Они были рядом: но Ёко вся в ранах, а на Вакако ни царапинки. Вакако повезло, она за секунду до взрыва спряталась от солнца в тени толстого столба. Ёко, похоже, недовольна, что Вакако случайно уцелела.

Ёко милее лицом, чем Вакако, да и умнее. Правда, Вакако знатнее, она из семьи деревенского старосты, зато семья Ёко богаче. И солнце на мандариновой горе светит дольше над участком Ёко. И мандарины сверкают ярче в доме Ёко. И слаще они в несколько раз!

Во многом Ёко превосходит подругу. Однако смерть лучше отнеслась к Вакако. Так в деревенских пересудах всегда перевешивает родословная. Вот почему Вакако повезло.

Молча, обняв колени, сидят они на берегу реки. После взрыва прошло часов пять. Через час солнце уйдет за гору, и настанет первая после атомной бомбардировки ночь.

Тьма уже стелется по земле, соединяя трупы в бесконечную цепь. Тьма воскрешает в душе Вакако мертвецов, о которых она спотыкалась днем, пересчитывая их на пальцах. Тьма страшит ее, она снова боится трупов со вздувшейся от ожогов кожей.

— Бежим куда-нибудь, где есть люди. — Вакако поднимается.

— Уходишь? Устала я очень. Прямо сейчас? Ну иди одна тогда… — тихо говорит Ёко, поглядывая на Вакако.

— Бежим вместе, — сдавленным голосом говорит Вакако.

Неужели то были белые пальцы Ёко? Как безжалостно она тогда ударила по ним… Но Ёко про это ни слова — лишь уговаривает Вакако спасаться самой. Это ее манера — все делать с подвохом, злорадно. Но сейчас Вакако все равно. Ёко никого бы спасать не стала. Убежать, что ли? Ёко ведь убежала от нее. Несомненно, та девочка-хамелеон была Ёко. Значит, она раньше выбралась из рухнувшего здания.

Вакако посчастливилось, ее не ранило во время взрыва, только завалило обломками. Ёко была вся в ожогах, но из здания она выбралась наверняка без труда.

Нет, не ее это были пальцы! Вакако ударила кого-то другого. И все же там, в огне, она бросила человека.

Словно камень лег на душу.

— Спасаться — так вдвоем, — говорит Вакако, поглаживая Ёко по окровавленным волосам. Обессилев от боли, та словно бы дремлет.

— Пойдем на огонь. — Вакако подает ей руку. Ёко доверчиво берется за нее.

— Холодно… — Ёко дрожит, по-детски крепко цепляясь за руку Вакако.

Небо, море, горная тропа пылают вечерней зарей.

— Ой, сколько зорька красных стрекоз принесла! — раздается на тропинке голос Сигэ.

— А может, это звездочки? — говорит мужской голос.

Сигэ согласно кивает головой.

Прошло два дня с тех пор, как Вакако вернулась домой.

Вакако смотрит на тучи красных стрекоз. Трепеща серебряными, как серебряная облатка, крылышками, стрекозы надвигаются на сад.

Мужчины в одних подштанниках, головы завязаны влажными полотенцами, как после бани. «Б-29» не долетают до мандариновой деревни, запрятавшейся в горах.

Забыв про войну, крестьяне любуются закатом, обагрившим море, и делятся слухами об ужасах в городе.

Сигэ тоже в одних трусах.

— Слышь, Сигэ, принеси-ка сеть.

— А зачем?

Сигэ, которому едва исполнилось четыре года, виляя попкой, скачет с горы и возвращается, волоча за собой сеть. Сигэ — крепкий малыш, он всегда носится в одних трусах по речке, по тропинке в рисовом поле.

— Фу-у, — говорит он, передавая мужчине сеть. — Ну, давай стрекоз ловить. — Выпятив живот, Сигэ хлопает ладошками.

— Опять ты голышом. Гляди, ведь девочки в одежде, — говорит мужчина, беря сеть у мальчика. Он шлепает Сигэ по животу.

Сигэ смеется, сверкая белыми зубами.

— Сетью рыбу ловят. Правда? — спрашивает он.

— И рыб, и стрекоз.

Выставив правую ногу вперед, мужчина берется за сеть.

— Дяденька, и сетью как ловить?

— А ты гляди! Ну-ка, взяли!

Тонкая сеть веером раскинулась в воздухе. Взлетев навстречу пылающему закату, она плавно раскрывается и опускается, колыхаясь вместе со стрекозами. Серебряные крылышки бьются о сеть, как маленькие рыбки.

— Дяденька, стрекозам больно будет — они же разобьются о свинцовые грузила, — беспокоится Сигэ.

— Им и в сети больно. Ну, бери скорее.

Сигэ, как кузнечик, кидается к сети. Судорожно подрагивают упругие, как струны пианино, тельца. Смотреть на умирающих стрекоз неприятно. Вакако закрывает глаза.

— Ёко умерла. — К неумолкающему голоску Сигэ присоединяется голос Ёсими.

Вакако, кажется, поспала минут пять. В комнате и в саду сумерки, пылающая заря блекнет. Сигэ все еще выбирает из сети красных стрекоз. Почти все ослабели: взлетев, не могут удержаться и падают наземь.

— Упокой, господи, ее душу…

Старушка, похоже, еще в соседней комнате. Слышно, как она шаркает по циновкам.

— Упокой душу? — Вакако привстала.

Неужели тело Ёко здесь, в доме? Затаив дыхание, Вакако заглядывает в соседнюю комнату. Но почему Ёко принесли на вершину холма, в дом Вакако? Дом Ёко внизу, у подножия. Что это Ёсими задумала? Верно, прослышала в городе что-нибудь о Вакако и Ёко.

— Да нет, бабуля, я специально принесла Ёко сюда, ведь Вака-тян тревожится о ней. И Ёко прежде всего захотела бы повидаться с Вака-тян. И не изменилась она ничуть. Какой была, бабуля, такой и осталась.

— Да, видно, судьба ее такая. Умрет хорошенькая девочка, так она и мертвая красивая. Ёсими-сан, дай хоть глазком взглянуть на Ёко.

— Нет. Девочку черви заели. Я завернула ее в белое полотно и принесла сюда на руках. Показывать не буду, — решительно отказывается Ёсими.

— Бедная ты, бедная! Твою Ёттян черви съели. Но не горюй, не ее же одну, — поди, там все мертвецы такие.

— Притомились вы, Ёсими-сан. Сейчас я разбужу Вакако, — говорит Цунэ в укор старухиному беззастенчивому равнодушию. Она тихо раздвигает фусума.

В узком пучке света лампы под маскировочным колпаком — бледное лицо Ёсими со стянутыми к затылку волосами. Лицо, пронзительное, как клинок, в жестком белом вороте черной одежды.

Целый день Ёсими бродила по выжженной равнине, искала Ёко, а ворот бел и режет глаза Вакако.

В стороне от лампы на створке ставен лежит под белым полотном Ёко.

Вакако упала лицом в постель.

— Ёсими-сан, дозволь взглянуть на покойницу. Сделай это ради старого человека. Жестоко обошлась судьба с Ёттян. Одна Вакако спаслась. Вот бы обе уцелели! Поменяться бы мне с Ёко. Я свое отжила.

Старуха двинулась к створке, на которой лежала Ёко, и увидела под москитной сеткой Вакако.

Смерть Ёко проняла старушку до слез. В деревне умирали примерно раз в десять лет. Либо от несчастного случая, либо от старости. Старухины друзья один за другим вымерли, и она осталась одна. Неумолимо надвигался и ее черед. Она боялась смерти. И вот ее, ожидавшую смерть со дня на день, опередила Ёко, которой всего только четырнадцать лет.

Старухе было жалко Ёко, но неожиданная смерть девочки принесла ей облегчение, — может, она отсрочит ее собственную.

И слезы ее, и скорбь были притворными. Так думала Вакако.

После возвращения Вакако старушка зачастила в их дом. Она расспрашивала о здоровье Вака-тян и, разглядывая неестественно бледную кожу девочки, гадала, когда та умрет. Смерть Вакако была уже близка. Деревня, радовавшаяся возвращению Вакако, готова была теперь проводить ее всем миром.

— Как Вака-тян и сказала, Ёко была в яме на горе. Умерла совсем одна, склонив голову на колени.

Тело Ёко окостенело. Под белым полотном будто винный бочонок.

— Значит, Вака-сан говорила это? Ну да, Вака-сан должна была знать, как она умерла. Женщина одна, говорят, видела, как девочки вместе бежали к горе, — сказала старушка, заглядывая к Вакако.

— И кто же это говорит? — строго спросила Цунэ.

— Да говорили — не то вчера, не то сегодня утром. Что-то запамятовала. — Старушка увильнула от ответа.

— Ёсими-сан, вы тоже это слышали? — спросила Цунэ, но Ёсими промолчала.

— Подняла я Ёко, а у нее со спины черви посыпались — прямо мне на колени и поползли вверх, как по Ёко. — Ёсими провела рукой по окостеневшей девочке, покрытой белым полотном.

— На то они и черви, Ёсими-сан. Понятие надо иметь. Война-то, наверно, надолго, — сказала старушка.

Вакако перебирала в памяти события того дня. Кто же их видел? По пути ей попался только один живой человек — мужчина, о которого она споткнулась. Да и он был почти мертв. Он еще попросил лекарство и тут же закрыл глаза. Будь он даже из их деревни, все равно он не дотянул до вечера. И она тогда была еще одна, без Ёко.