Чтения о русской поэзии - Николай Иванович Калягин

Между двумя сборниками стихов, лейпцигским и парижским, совершилось замужество Каролины Яниш – вполне неудачливое, вполне злосчастное. Смерть богатого дядюшки (того самого, который десятью годами раньше наложил вето на брак племянницы с Мицкевичем: нечего, мол, двум нищим молодым людям вступать в брак и нищету плодить) в 1836 году превратила Каролину Яниш в одну из богатейших невест города Москвы. Явились охотники за приданым; наиболее успешным в компании этих лихих людей оказался Николай Павлов – вольноотпущенник, бывший актер, преуспевающий чиновник, самый модный российский беллетрист конца 1830-х годов, человек умный, предприимчивый, вполне бессовестный и бессердечный. За него-то в 1837 году выходит замуж тридцатилетняя Каролина Яниш.

Замужество, привыкание к новым обязанностям – обязанностям жены, хозяйки дома, хозяйки литературного салона. Рождение сына. Бескрайнее море новых забот, новых впечатлений, новых радостей и горестей. И только окунувшись в это море с головой, молодая женщина решается вдруг «испробовать свои силы на своем отечественном языке». Русский поэт Каролина Павлова рождается в Москве где-то между 1839 и 1840 годами – рождается удивительно поздно. Павлова вступает в поэзию в том возрасте, в котором большинство людей с поэзией навсегда заканчивает, – и является сразу готовым, зрелым поэтом. Огромная подготовительная работа, которая одна способна объяснить этот удивительный факт, останется навсегда скрытой от посторонних глаз.

На шестом чтении мы говорили о том, что атмосфера Золотого века русской поэзии довольно верно передана в шести стихах Языкова:

Так гений радостно трепещет,

Свое величье познает,

Когда пред ним гремит и блещет

Иного гения полет;

Его воскреснувшая сила

Мгновенно зреет для чудес…

Летят по воздуху таинственные семена, языки пламени вспыхивают над самыми беспутными головами, огромные птицы на заре перекликаются и взлетают одна за другой… За этой необычной картиной наблюдает со стороны молодая девушка, одаренная «самыми разнообразными и самыми необыкновенными талантами» (ранний отзыв Киреевского о Павловой), и – остается в бездействии, сохраняет, как выразился бы Кирилл Михайлович Бутырин, трагическое спокойствие.

В августе 1826 года, когда Золотой век русской поэзии наступил фактически, Каролине уже исполнилось 19 лет; год смерти Пушкина – год ее тридцатилетия. Ни одной строчки русских стихов Каролины Павловой за эти десять лет – самых цветущих в ее жизни, самых продуктивных в истории русской поэзии – для нас не сохранилось. Воскреснувшая сила Каролины Павловой зрела для чудес медленно.

Когда же сроки исполнились, когда Каролина Павлова отважилась наконец «испытать свои силы на своем отечественном языке», благоприятное для поэзии время уже закончилось. Золотой век русской поэзии навсегда отошел в прошлое.

«Конечно, пушкинской весною вторично внукам, нам, не жить», – заметил в начале ХХ столетия Случевский. Умная Каролина Павлова лучше многих других понимала в 1839 году, что наступающее время – не лучшее время для стихов. Глухая осень пришла на смену стремительной пушкинской весне, плодоносному пушкинскому лету.

Баратынский, заканчивая свою гениальную «Осень» (а мы знаем, что в ход работы над этим стихотворением вмешалось «известие о смерти Пушкина»), дает картину омертвелого мира, дает картину мира, в котором Пушкина больше нет:

Зима идет, и тощая земля

      В широких лысинах бессилья,

И радостно блиставшие поля

      Златыми класами обилья,

Со смертью жизнь, богатство с нищетой —

      Все образы годины бывшей

Сравняются под снежной пеленой,

      Однообразно их покрывшей, —

Перед тобой таков отныне свет, —

обращается Баратынский к поэту, продолжающему жить и в творить в этом опустевшем мире, – обращается в первую голову к самому себе:

Но в нем тебе грядущей жатвы нет!

В этот-то полый мир вступает Каролина Павлова, эту-то скудную поэтическую почву, украшенную широкими лысинами бессилья, начинает она возделывать. Своим учителем в поэзии она избирает, конечно же, Баратынского («Меня вы назвали поэтом, // Мой стих небрежный полюбя, // И я, согрета вашим светом, // Тогда поверила в себя»). И что же начинает у нее получаться?

Рассмотрим небольшое стихотворение «Мотылек» – одно из ранних, дебютных русских стихотворений Каролины Павловой.

Чего твоя хочет причуда?

Куда, мотылек молодой,

Природы блестящее чудо,

Взвился ты к лазури родной?

Не торопитесь морщиться; все не так плохо, как вам показалось. Взгляните на первую строчку. Ну что, казалось бы: обычный четырехстопный ямб («Встает заря во мгле холодной…»), только с изуродованной третьей стопой.

В действительности перенос ударения в ней и создает для нас восхитительную иллюзию: мы видим реально запинающийся, неровный полет мотылька. И не говорите, что глупо спрашивать, «куда» летит молодой мотылек, заведомо летящих наверх, «к лазури родной». Эпитет «молодой», примененный к мотыльку, всего-то живущему день-два, может означать только одно – это мотылек, только что родившийся, только что выдравшийся из куколки. Вчерашняя гусеница летит к родной лазури, – но куда она в действительности летит? Почему небесная лазурь – родная для нее?

Не знал своего назначенья,

Был долго ты праха жилец;

Но время второго рожденья

Пришло для тебя наконец.

Упейся же чистым эфиром,

Гуляй же в небесной дали,

Порхай оживленным сапфиром,

Живи, не касаясь земли.

Поэт, собирающий свою скудную поэтическую жатву на широких лысинах бессилья, обязан быть предельно точным в выражениях. Здесь каждый колосок на счету. Что есть второе рожденье? В общем случае это то, о чем говорит одиннадцатый член Символа веры: «Чаю воскресения мертвых». Опуская в открытую могилу гроб с мертвецом, мы верим, что этот человек когда-нибудь снова поднимется, снова родится для жизни будущего века. Но чаемому нами чуду воскресения есть точная аналогия в природном мире: смерть гусеницы, временное ее пребывание в гробу куколки, конечная метаморфоза, превращающая жильца праха в новое крылатое существо. Стихотворение Каролины Павловой, коснувшись краешком этой вечной темы, уходит в сторону. Оно о другом.

Не то ли сбылось и с тобою?

Не так ли, художник, и ты

Был скован житейскою мглою,

Был червем земной тесноты?

Средь грустного так же бессилья

Настал час урочный чудес:

Внезапно расширил ты крылья,

Узнал себя сыном небес.

Покинь же земную обитель

И участь прими мотылька…

Тема о художнике, о его месте в мире – постоянная тема Каролины Павловой. Есть даже избыточность в том упорстве, с которым Каролина Павлова снова и снова к