Чтения о русской поэзии - Николай Иванович Калягин

этой теме возвращается. Все-таки ее поэзия – сделанная поэзия, а не рожденная. При всех своих очевидных и общепризнанных достоинствах («Стихи К. Павловой отличают глубина духовного переживания, тонкая и богатая музыкальность, высокое поэтическое мастерство», – сказано в издательской аннотации к сборнику 1964 года – лучшему изданию стихов Каролины Павловой, которым мы на сегодняшний день располагаем), эта поэзия насквозь рационалистична, «насквозь пронизана мыслью»; эта поэзия прямо отравлена мыслью – мыслью одиночной, мыслью неподвижной, мыслью больной. По справедливому замечанию советского филолога Павла Громова, тот тип «одноцентренности» (термин Фета, удачно примененный Громовым к поэзии Каролины Павловой), который поэтесса стремилась осуществить в своем творчестве, «почти с логической прямолинейностью обуславливает решительно все в стихе его заданием, замыслом».

Конечно, такая поэзия – яркий пример выхода на «тропинки, топкие, всё суживающиеся», конечно, эта поэзия – «послепушкинская». Но после смерти Пушкина у русской поэзии не оставалось более достойной, более магистральной линии развития, чем эта. Сверхчеловек, занесший нам несколько песен райских, покинул землю, пришло время для поэзии просто человеческой. Труд и горе, пытка беспощадного самоанализа, рефлексия, рефлексия, рефлексия… По-другому нельзя было жильцу праха проникнуть на пушкинскую территорию, захватить и удержать свой личный плацдарм на дальнем, на бескрайнем пушкинском берегу. В том-то и состоит простое величие творческого метода Каролины Павловой, «что она пытается осуществить новые поэтические тенденции, сохраняя прямые, явные связи с предшествующей, пушкинской эпохой» (П. П. Громов). Вперед к Пушкину! Время второго рожденья может еще наступить для русской поэзии, новый Пушкин может еще к нам спуститься. Всего-то и нужно – честно трудиться на своем пятачке, надеяться, верить, ждать.

А вот другое стихотворение Каролины Павловой о поэзии и о поэтах – более раннее даже, чем «Мотылек»:

Есть любимцы вдохновений,

Есть могучие певцы;

Их победоносен гений,

Им восторги поколений,

Им награды, им венцы.

Довольно обычные стихи. Я бы назвал их описательными. Посмотрим, что будет дальше.

Но проходит между нами

Не один поэт немой… —

вот странный поворот темы! «Поэт немой» – это, что ли, такой поэт, который стихов не пишет? Разве это хотела сказать Каролина Павлова? Ну да, именно это она и хотела сказать. Герои ее стихотворения – «молчаливые» люди, люди «с сокровенною душой»: «их призванье, их уменье – слушать ночью ветра пенье и влюбляться в луч звезды».

Выходит, содержание этого стихотворения – конфликт между «могучими певцами», имеющими «высокие труды», и такими людьми, которые вовсе стихов не пишут, но обладают четко выраженной поэтической личностью и способны вообще к поэтическому восприятию мира. Конфликт между актуальной поэзией и поэзией потенциальной… Но ведь это надуманный конфликт?

Конфликт надуманный, бесспорно, но в стихах Каролины Павловой этого именно конфликта нет. Они о другом. Смысл стихотворения раскрывается в последней строфе, поражающей и покоряющей нас новым неожиданным поворотом мысли:

Не для пользы же народов

Вся природа расцвела:

Есть алмаз подземных сводов,

Реки есть без пароходов,

Люди есть без ремесла.

Стихи Павловой говорят о возможном высоком достоинстве человеческой личности, которая ведет неприметную жизнь и не имеет «трудов», претендующих на общественное признание.

Мы ведь не располагаем точными научными методами, позволяющими оценивать людей, различать людей по их достоинству. Евангелие прямо запрещает нам отрицательную оценку («не судите, да не судимы будете»), оставляя вопрос о положительной оценке открытым. Но люди остаются людьми: они хотят знать, с кем они имеют дело. Любая историческая эпоха вырабатывает свой критерий оценки человеческой личности, во всяком случае – предлагает образцы, которым законопослушный член общества старается соответствовать. Образцовый человек буржуазно-демократической эпохи – человек, приносящий пользу, деловой человек, человек с ремеслом.

Демократическая эпоха, по сути своей, глубоко поэзии враждебна. «Вакансия поэта» сохраняется в ней временно, сохраняется по инерции, идущей из прежних, более благоприятных для поэзии эпох… В дни общенародных торжеств сидит в президиуме собрания человек, получивший за стихи Нобелевскую премию или орден Ленина, – и приветствует собравшихся «от лица деятелей культуры», говорит собравшимся, из которых ни один стишками не занимается и не интересуется: «Правильной дорогой идете, товарищи!»

Каролина Павлова дерзко противопоставляет образцовому человеку надвигающегося железного века своего человека – человека без ордена и без премии, человека без статуса, человека без ремесла… Ни о какой актуальной поэзии, ни о каких «могучих певцах» не было бы речи, когда бы не существовала в мире невидимая армия поэтов потенциальных, поэтов немых, подготавливающих почву для актуальной поэзии, создающих для нее питательную среду.

Заметим сразу, что Каролина Павлова не выступает здесь каким-то первооткрывателем. «Блажен, кто молча был поэт…» – это Пушкин еще в 1824 году сказал. О возможном высоком достоинстве личности, не выставляющей себя напоказ, не претендующей на награды, писал раньше Павловой Баратынский:

Где искрометные рубины,

Где перлы светлые нашли?

В глубоких пропастях земли,

На темном дне морской пучины…

Баратынский же в 1835 году дал в стихотворении «Последний поэт» впечатляющую картину угрозы, надвигающейся на культурный мир с передового Запада:

Век шествует путем своим железным,

В сердцах корысть, и общая мечта

Час от часу насущным и полезным

Отчетливей, бесстыдней занята.

Исчезнули при свете просвещенья

Поэзии ребяческие сны,

И не о ней хлопочут поколенья,

Промышленным заботам преданы.

На семь лет раньше Пушкин дал яркую характеристику современного человечества, с его устрашающе низким уровнем эстетического и нравственного развития:

Тебе бы пользы всё – на вес

Кумир ты ценишь Бельведерский.

Ты пользы, пользы в нем не зришь.

Но мрамор сей ведь бог!.. так что же?

Печной горшок тебе дороже:

Ты пищу в нем себе варишь…

«Лорд Байрон был того же мненья; Жуковский то же говорил…» В общем, Каролина Павлова взяла в разработку немодную, поднадоевшую читателю тему – тему, которой занимались до нее крупнейшие писатели земли.

Что нового можно было рассказать о художнике и о его судьбе в 1839 году, после Пушкина, Гоголя, Баратынского, Лермонтова, Жуковского, после немецких романтиков, даже до излишества данную тему разрабатывавших? Паскаль так отвечает на этот коварный вопрос: «Пусть не корят меня за то, что я не сказал ничего нового: ново уже само расположение материала». «Разум неистощим в соображении понятий, как язык неистощим в соединении слов», – вторит Паскалю Пушкин. Великие новые книги получаются