Чтения о русской поэзии - Николай Иванович Калягин

весомым, одно только слово заслуживает уважения: Шекспир. С Шекспиром всякому народу, порабощенному или не порабощенному, полезно познакомиться. Шекспира всякому народу – всякому языку, сущему в этом мире, – полезно себе привить и усвоить.

Но ведь в Россию 1854 года (в которой Шекспиром интересовались и занимались ничуть не меньше, чем в самой Англии) глупо было завозить на военных кораблях Шекспира?

Ясно, что глупо. Сами «просвещенные мореплаватели» вряд ли воспринимали этот пункт своей культурно-завоевательной программы всерьез.

И вот тут только начинается, с этого только места открывается истинный комизм случившегося в 1854 году вооруженного нашествия «культуры» на «варварство». Просто подсчитайте совместный культурный капитал, которым располагала в тот год Западная Европа. Мериме и Готье уже сходили на нет, Теккерей еще только начинался… В актуальной культурной сокровищнице Западной Европы 1854 года мы обнаруживаем ровно 5 полновесных копеек: Лабиш, Скриб, Гюго, Троллоп, Диккенс. С этими-то пятью копейками передовой Запад полез на Россию, реально располагавшую в тот год культурным капиталом в миллион золотых рублей. В этом (и только в этом) заключается комизм ситуации.

А так-то ничего смешного в рассматриваемой нами истории нет. Цель всякой войны – убить как можно больше военных, носящих на себе чужую военную форму. Передовому отряду западноевропейского человечества, высадившемуся в 1854 году в Крыму, необходимо было убить, во-первых, защищавших эту территорию русских военных: артиллерийского поручика Толстого, военного лекаря Леонтьева и других военных. Затем нужно было убить русских офицеров, спешащих на помощь Севастополю со своими отрядами, – графа А. К. Толстого, Владимира Жемчужникова, Ивана Аксакова и других. Решив эту задачу, можно было выйти за пределы Крымского полуострова и начать освобождать от средневекового деспотизма остальные территории России. Неплохо было бы, например, добраться в этом прогрессивном стремлении до далекого Семипалатинска – и вырезать тамошний военный гарнизон (вместе с поручиком Достоевским), но наиболее правильным решением было двинуться на самый центр средневекового варварства – на Петербург. Разбив в последней битве русские полки, защищающие подступы к столице (и убив кавалерийского поручика Фета, служащего в одном из этих полков, лейб-гвардии уланском), можно было, наконец, устроить на Дворцовой площади парад победы. Но и, конечно, покоренную дикую территорию победителям пришлось бы обустраивать. Провести, так сказать, малый Нюрнбергский процесс, выявить наиболее одиозных сторонников свергнутого тирана… Пройтись, понимаете, частым гребнем по всем этим чиновникам, которые обслуживали кровавый николаевский режим и потому являлись, несомненно, военными преступниками. Наиболее матерых и запятнанных чиновников (Вяземского, Тютчева, Гончарова) следовало повесить, более молодых и, соответственно, чуть менее запятнанных (Майкова, Данилевского, Полонского) можно было отправить на каторгу.

Только после этого конечная цель Восточной войны (как называют на Западе Крымскую войну) была бы достигнута.

Понятно, что почти ничего из задуманного у наших западных соседей не получилось. Руки у них оказались коротки. Но задумывалось-то ими – в идеале, в пределе – именно это.

Самая большая глупость, которую мы, русские, в современной и будущей своей культурно-исторической жизни способны совершить, это – забыть хотя бы на миг ту ясную мысль, с которой обрушился на нашу землю в 1854 передовой Запад. Мысль эта: Европа без жандарма, мир без России. Свободный мир. Мир без «Преступления и наказания», мир без «Войны и мира».

Наполеону эта мысль в голову еще не приходила. Он воевал с Россией, как воевал с Австрией или Пруссией, как воевал с Англией. Он боролся за мировое господство (в первую очередь для себя, во вторую – для Франции), не догадываясь о том, что в мире, которым он собирался управлять, совсем не должно быть России…

Вообще, лучшие умы Запада до известной поры смотрели на нашу страну скорее с симпатией. Про отношение французских энциклопедистов к России мы говорили на втором чтении. Великий Гердер сочинил о Петре Великом вдохновенный этюд. Генрих фон Клейст сделал русского полковника, офицера суворовской армии главным героем лучшей своей новеллы. Сугубо положительный герой – «красивый молодой человек в богатом русском генеральском мундире» – присутствует в новелле «Таинственный гость», занимающей центральное положение в четырехтомных «Серапионовых братьях» Гофмана. Милейший русский герой присутствует на заднем плане лучшего романа Стендаля… Гете и Гегель, не располагая сколько-нибудь заметными знаниями о культурно-историческом прошлом России, не сомневались вместе с тем в ее великом культурно-историческом будущем. Шеллинг говаривал обычно, общаясь с многочисленными своими русскими почитателями: нельзя еще знать, для чего ваша страна предназначена, но нельзя сомневаться в том, что предназначена она для чего-то великого.

Только к 1854 году ясная мысль Запада о России созревает окончательно во всех средних умах западноевропейского человечества. И, как всякая окончательно созревшая мысль, она никуда уже деться не может, она будет искать путей для своей реализации.

Идеалист Достоевский все возмущался тем обстоятельством, что про звезду Сириус на Западе знают больше, чем про Россию. Чему же тут возмущаться или удивляться? Про звезду Сириус Запад знает хоть что-то, потому-что он хочет узнать побольше про звезду Сириус. Про Россию Запад не знает почти ничего, потому что про Россию он вообще ничего знать не хочет. Он устал жить бок о бок с ней, он устал ее бояться.

Никакая Россия – ни коммунистическая, ни демократическая, ни царская – не устроит больше Запад. В его мечтах такой страны уже нет… Еще есть? Не беда. Потерпим, соберемся с силами. Мытьем или катаньем, рано или поздно, но мы эту Россию разъясним.

«Карфаген должен быть разрушен».

Запад, возвратясь к истокам своего культурно-исторического бытия, вступает в 1854 году в новый цикл Пунических войн.

2015

Чтение 12

В августе 1863 года русский поэт говорил:

Ужасный сон отяготел над нами,

Ужасный, безобразный сон:

В крови до пят, мы бьемся с мертвецами,

Воскресшими для новых похорон.

…………………………………………………………

И целый мир, как опьяненный ложью,

Все виды зла, все ухищренья зла!..

Нет, никогда так дерзко правду Божью

Людская кривда к бою не звала!..

И этот клич сочувствия слепого,

Всемирный клич к неистовой борьбе,

Разврат умов и искаженье слова —

Все поднялось и все грозит тебе,

О край родной! – такого ополченья

Мир не видал с первоначальных дней…

В сущности, здесь сказано (только яснее и короче) именно то, о чем мы заговорили в конце прошлого чтения. Но Тютчев, этот поэт с вещей душой и с сердцем, полным тревоги, не зацикливается на кромешной тьме, надвинувшейся на