Ломка - Алексей Леснянский

Рукопашная схватка была короткой. Батальон навсегда остался лежать в донских степях. Пройдёт время. Братская могила порастёт травой, забытая людьми… Побегут годы, на свет появятся дети, которые, быть может, прочтут о славном боевом пути Пирятинской гвардейской. Не каждому будет понятно, за что сражались их деды, а кто поймёт и проникнется болью, тот не станет сетовать на положение в государстве и отныне начнёт жить не в стране, а на Родине…

Владимир Спасский выжил, прошёл через концентрационные лагеря Германии, а затем и России. Потом будет Сибирь — суровый таёжный край, которого поначалу люди боятся, а после не мыслят себя в ином месте. Он переживёт вождя народов всего на шесть лет, так и не смыв с себя прилепленной государством печати врага и предателя; за неосторожность остаться в живых после попадания фашистской пули должны будут расплачиваться дети.

— Ну, здравствуй дед. Вот и свиделись. Не переживай, солдат. Сейчас я всё поправлю, — сказал Андрей, достал из кармана пиджака ручку, перечеркнул надпись " с неизвестным солдатом" и вывел над ней "с гвардии рядовым Владимиром Спасским".

Внук, встретившийся с дедом, сегодня ещё раз убедился, что его появление в деревне нельзя назвать случайным. С этой мыслью пришло спокойствие; путь выбран правильно, свернуть с него нельзя, а значит, следует идти и вести за собой людей. Андрей каким-то непонятным сверхъестественным чутьём угадывал, что в конце будет что-то страшное, которое откроет дорогу прекрасному. Ему, как и Моисею в незапамятные времена, не будет позволено вступить на землю обетованную. Он может только незримо ощущать её присутствие и стать факелом в тёмном длинном тоннеле. Его участь — радоваться своему то ярко пылающему, то еле мерцающему свечению во мраке, и видеть впереди узкую полоску света, за которой другая жизнь.

***

На следующее утро Андрей ознакомился с примерным планом праздника, который предложила заведующая, и понял, что никаких сложностей с проведением мероприятия не будет. Грандиозного зрелища из дня села, конечно, не выйдет после того, что предложила Надежда Ерофеевна, но, исходя из реалий сегодняшнего дня, ставка на пышность предполагаемых торжеств могла бы привести только к провалу.

— "Главное, провести. Красивым и запоминающимся его сделает то, что он первый", — подумал Андрей.

Будущему празднику не хватало трёх вещей, которые намеревался вставить Спасский: салюта, водружения флага и официальности. Он решил, что пиротехнику попросит у своего бывшего одноклассника; а флаг они сделают сами. Что касаемо придания мероприятию общегосударственной значимости, то тут ему в голову пришла только одна идея: написание писем сильным мира сего.

Не откладывая дела в долгий ящик, Андрей приготовил бумагу, удобно расположился за письменным столом, но тут же стушевался. Возник вопрос: кому писать? Перебрав в памяти современных общественных и политических деятелей, Спасский не нашёл ни одного достойного. Правда, тут же обругал себя за дурные мысли и сосредоточился. После напряжённой работы ума, Спасский вывел пятёрку, которой напишет. Президент — раз, Познер — два, Парфёнов — три, Солженицын — четыре, Явлинский — пять. От первого нужна поздравительная телеграмма — не более. Даже сухие предложения, отдающие речевыми штампами, наверняка заставят Кайбалы вздрогнуть, а вместе с деревней вздрогнет и вся республика, как это уже было однажды после спиртовых погромов. Сам Спасский, конечно же, не нуждался в поддержке Путина, чего никак нельзя было сказать о деревенских, всё ещё не потерявших веры в мудрость и открытость главы государства. Прямо к президенту письмо, безусловно, не попадёт, и Андрей это знал; десятки тысяч людей ежегодно закидывают Путина различными просьбами и жалобами. Он просто решил для себя, что сделает каждую строчку на бумаге убойной, чтобы ёкнуло в сердце прежде всего у чиновника, занимающегося разбором корреспонденции. Познер имеет связи в деловых кругах, и, несомненно, поможет с инвесторами, если, конечно, то, о чём он говорит с экрана телевизора, — не правильные совместные мысли огромного количества людей из его команды, а собственная гражданская позиция. Он напишет ему, что деревня умирает, и не солжет при этом, ведь она действительно умирает, потому что почти все населяющие её люди работают в городе. Парфёнову он после недолгих раздумий решил не писать, так как тот может нагрянуть со своей съёмочной группой и наломать дров в березняке пафоса или сосновом бору полуприкрытой язвительности, сделав передачу в стиле "вакханалии на руинах"; он ведь не может знать, что в Сибири народ пусть и сильный, но при всём этом очень ранимый. Явлинский — политик из разряда слабых, но это обстоятельство до сих пор не мешало ему иметь избирателей, которых Андрей высокопарно называл некоронованными царями страны, а царей, к сожалению, а может для кого и, к счастью, не бывает много.

— "Я напишу ему не о деревне даже, а о студенческой молодёжи. Пусть знает, что не одинок", — подумал Андрей и улыбнулся.

Бородатого интеллигента Солженицына Спасский боялся как огня, но потом пришёл к мнению, что огня он на сегодняшний день боится всё же больше, поэтому на писателя чистый листок тоже заготовил, хотя раньше никогда бы не решился своим письмом оторвать постаревшего современника от "бичующей лиры".

День почти вплотную подступил к вечеру, а Андрей не вылезал из-за стола. Пот градом бежал по его спине. Он писал черновые варианты, чтобы поздно ночью перенести отточенные как бритва мысли на белые листы. Несколько раз в комнату заходила бабушка со словами:

— Андрюшенька, поел бы.

На такие предложения Спасский отрицательно качал головой. Он упрекал себя за то, что не может сегодня отвлечься на помощь по хозяйству, хоть и должен. В девять вечера в комнату заглянул Санька:

— Брось, брат, калякать. Пустая затея. Пойдём-ка лучше на танцы.

— Иди, а я попозже подтянусь, — глухо ответила сгорбленная над очередным черновиком письма фигура Андрея.

Как же он мог танцевать, когда искренне полагал, что в скором времени его строки будут прочитаны, а люди, к которым он обращался засыпят его кто поздравлениями, кто советами, а кто и конкретной помощью. Он, отдавший целый день кропотливый подбор слов, надеялся на силу своих фраз, ведь судьба деревни зависела от того, что завтра будет запечатано в конверты и по найденным в интернете адресам отправлено по почте.

Ровно в одиннадцать кто-то постучался в окошко. Андрей подошёл к окну и отодвинул занавески. Свет в комнате мешал ему разглядеть ночного гостя, и он щёлкнул по выключателю. Лицо, расплющенное от прикосновения к стеклу, заставило его улыбнуться. Он узнал Наташу и в следующую минуту уже был за оградой.

— Привет, Наталья. Как там в клубе? — обратился он к девушке.

— Как обычно… Пойдём прогуляемся.

— Можно.

— Если осторожно, — сказала Наташа и засмеялась.

— Тёплый вечер. А куда направимся?

— Куда угодно, лишь бы не на танцы. Маршрут можешь выбрать сам… Ах, да! А чем ты сейчас занимался?

— Да так, ничем особенным. Просто лежал, — сказал Андрей и устыдился лжи.

Он боялся показаться наивным девушке и себе, но тут же понял, что таковым и является.

Шли по улице. Серебряный лунный свет лежал на асфальте. Оживлённо беседуя, пара, сама того не заметив, оказалась за Малым мостом. Двадцать лет назад в такую же июльскую ночь по лесу за мостом гуляли отец и мать Наташи, но сейчас Спасскому и Заваровой казалось, что они здесь первые, и окружающая их красота только для них. Ночная природа и не пыталась разуверить ребят, хотя помнила, как многие предшествующие поколения кайбальцев плели в этом сказочном лесу плотские венки любви. Когда-то и брат Наташи был зачат здесь…

Притихли тополи, перестали шушукаться между собой о людских судьбах и обратились в слух.

— Волшебная ночь. Не правда ли, Андрей? Посмотри, какие звёзды над нами, — шёпотом произнесла Наташа, боясь спугнуть тишину.

— Ты права. Только знаешь, многие из них погасли давным-давно, но продолжают нести свет на нашу планету через холод космического пространства. Люди никогда не устанут смотреть на звёзды… Им просто кажется, что они устали, а на самом деле это всего лишь голова затекла.

— Если, конечно, не наблюдать за ними лёжа, — сказала Наташа.

От слов девушки Андрея будто током ударило. Они прилегли на мягкую траву и взялись за руки. Диалог оборвался. Парень с девушкой, не сговариваясь, думали об одном. Сейчас они пытались проникнуть в тайны мироздания; хотя бы раз в жизни это происходит с каждым, особенно в ночную пору.

— Словно кто-то расшил небосклон и приклеил луну. Мы всё чудес ждём, а они рядом. Надо просто научиться видеть их в обыденной жизни, — нарушил молчание Андрей.

— Ты смотришь наверх? — спросила Наташа.

— Да… Больше смотреть некуда.

— Запомни это небо, потому что таким будет наш флаг. Я беру это на себя.