Злой преследователь - Зара Дж. Блэк

Пока она отвлекается на мой член, я протягиваю руку и хватаю ее за волосы, туго их натягивая. Она извивается в моей хватке и, судя по ее вскрику, только наносит себе вред.

— Это правило: «Ни капли не пропадает зря». Угадай, что это значит?

Она бормочет что-то бессвязное, когда я притягиваю ее ближе и провожу кончиком члена по ее губам. Боже, это так же потрясающе, как я и думал. Больше. Бесконечно больше. И она еще даже не выполнила мои указания.

— С этого момента ты отвечаешь за каждую каплю моей спермы. Она попадает в твою пизду, твою задницу или этот твой рот, — я постукиваю своим членом по ее губам, чтобы подчеркнуть это, и начинаю качать себя. — Если что-то прольется, я ожидаю, что ты уберешь это. Можешь слизать это с пола, если придется, хотя я бы не рекомендовал этого.

Она понятия не имеет, сколько раз я представлял себе именно этот сценарий. Она будет слизывать это с зеркал для меня. С полированных полов. Она будет знать вкус лучше, чем свое собственное имя. Но сейчас я бы продал все, что у меня когда-либо было, только чтобы она открыла свой гребаный рот.

— Итак, у тебя есть два варианта, — моя рука ускоряется, хватка крепче. Ее взгляд мечется по сторонам, ища выход. Я мудак. Я злой гребаный мудак, и она будет меня ненавидеть. Я все еще не могу остановиться. — Откройся или займись очень грязным процессом уборки. Что это будет?

— Пошел ты.

Я должен отчитать ее, но не могу больше заставлять себя сосредоточиться. Я задыхаюсь, когда мое удовольствие нарастает.

— Последний шанс, — я подношу головку своего члена прямо к губам Евы. Она делает последнюю попытку отстраниться, затем смотрит на меня и открывает рот.

Она открывает свой гребаный рот.

Я скольжу головкой своего члена внутрь, ощущаю всего лишь мгновение теплого, влажного рая, а затем извергаюсь в нее. Глубокий изгиб удовольствия, окутанный абсолютным удовлетворением, наполняет меня, когда моя сперма заполняет ее рот.

Она смотрит на меня, широко раскрыв глаза, как будто не знает, что делать, пока тонкая белая линия стекает из уголка ее рта. Я вытираю ее пальцем и размазываю по ее нижней губе, когда вытаскиваю свой член и закрываю ей рот.

— А теперь глотай.

17

Ева

Сильные пальцы Габриэля держат мой рот закрытым, лишая меня возможности выплюнуть соленую жидкость. Сделала бы я это, если бы могла? Я не знаю. Я уже многого не знаю. Я чувствую себя Алисой, которую забрали из всего, что я знаю, из моей тихой маленькой жизни в этот странный и опасный мир.

Ощущение жидкости становится неприятным, вкус слишком сильным. Мое тело берет верх, и я глотаю ее.

Габриэль делает глубокий вдох, пока мое горло работает, затем он наклоняется, целуя меня в макушку. Его хватка ослабевает на моих волосах, и он гладит их пальцами, словно гладя меня.

— Молодец. Завтра завтрак и экскурсия по комплексу. Я покажу тебе, что делает это место таким особенным.

Его голос, такой грубый и резкий несколько мгновений назад, теперь звучит тише. Молодее. Он определенно хочет напомнить мне, что я заслужила что-то за свою послушность. Я закрываю глаза и вижу улыбку Чеширского кота. Габриэль такой же, переменчивый, в один момент обещает, а в другой использует мое тело как игрушку.

Мои соски все еще болят, и есть часть меня, маленькая, но настойчивая, которая скучает по ощущению этих пальцев. Той же части любопытно посмотреть, что он собирается сделать дальше. Я облизываю губы, ошеломленная его затяжным вкусом, и он спешит принести мне стакан воды. По крайней мере, в его присутствии я всегда буду увлажненной.

Я смеюсь над этим, коротко и резко. Габриэль останавливается на пути из ванной, и вода переливается через край стакана, разбрызгивая его на деревянный пол. Мы оба смотрим на лужу.

— Ты заставишь меня убрать и это? — мой голос звучит громко, и вау, это высокие, хрупкие слова. Я не хотела этого. Это не похоже на меня, как и грубый комментарий. Откуда это взялось? Я понимаю, что дрожу и падаю с колен в неуклюжее положение, руки на полу.

— Черт, — голос Габриэля раздается эхом, странно резонируя. Он становится на колени рядом со мной и подносит стакан к моим губам. — Выпей это, а потом я принесу тебе еды. У меня в холодильнике есть фруктовая тарелка.

Так обыденно. У него есть холодильник. Он потратил время, чтобы приготовить фруктовую тарелку. Я снова смеюсь над сюрреалистическим образом моего похитителя, выбирающего между зеленым и фиолетовым виноградом и стучащего по дыне, чтобы проверить, свежая ли она. Он человек — человек, который ест и, вероятно, делает множество других обычных вещей — и он просто заставил меня проглотить его сперму.

Я снова смеюсь, но на этот раз это почти рыдание.

Габриэль обнимает меня, прижимая к груди, и поднимает на кровать. Из моего горла вырывается еще один всхлип. Почему я плачу? Причин много, но я не могу точно определить, по какой именно. Габриэль не отпускает меня, крепко прижимая к себе. За первыми следуют новые всхлипы, и слезы льются, пропитывая его рубашку.

Я не могу не вдыхать его успокаивающий запах. Он — причина моего внезапного приступа страданий, но также и моего единственного возможного утешения. У меня больше нет никого и ничего в этом месте. Может быть, если он продержит меня здесь достаточно долго, я уговорю его завести кошку, чтобы она меня развеселила. Мама ненавидит кошек — она говорила, что они принадлежат дьяволу — а в доме, который я делила с Билли, было строгое правило «никаких домашних животных».

Может быть, мне стоит попросить кошку, прежде чем он заставит меня сделать ему минет.

Вырывается еще один истерический смех, за которым следует новая волна рыданий. Габриэль просто держит меня, качает и шепчет, как будто я ребенок. Ненавижу, что это успокаивает меня. Ненавижу, что даже когда я успокаиваюсь, я не отталкиваю его. Что со мной не так?

В конце концов, у меня ничего не осталось. Каждая частичка эмоций растаяла, оставив после себя только усталость. Габриэль, должно быть, чувствует перемену, когда опускает меня на кровать и укрывает меня одеялом. Он выскальзывает из кровати достаточно надолго, чтобы выключить свет, оставляя только один тусклый свет в ванной. Внимательный.

Он снимает рубашку и джинсы, но я не могу многого увидеть в тусклом свете, кроме того, что у него такое поджарое