Чтения о русской поэзии - Николай Иванович Калягин

Комбинация, предложенная Гиппиус, была действительно последним шансом (пусть полупризрачным) на спасение «завоеваний Февраля». Но ее не послушали. Керенский за 2–3 месяца, остававшиеся ему для руководства страной, провалил и развалил все, что можно было в области внутренней и внешней политики провалить и развалить. Большевики пришли к власти.

Приведу несколько записей из «Петербургских дневников» Гиппиус, сделанных после октябрьского переворота.

«У нас революционное время, часы на 3 часа вперед».

«Электричество – 4 часа в сутки».

«Если ночью горит электричество – значит в этом районе обыски. У нас тоже было два».

«Барышни Р-ские, над нами, занимаются тем, что распиливают на дрова свои шкафы и столы. Чем же и заниматься вечерами!»

«Холеры еще нет. Есть дизентерия. И растет. С тех пор, как выключили все телефоны – мы почти не сообщаемся. Не знаем, кто болен, кто жив, кто умер».

«Одно полено стоит 40 рублей, но достать нельзя ни одного… “под угрозой расстрела”».

«Аптеки пусты. Ни одного лекарства».

«Дров нет ни у кого, и никто их достать не может. В квартирах, без различия “классов”, – от 4° тепла до 2° мороза».

«Женские гимназии, институты соединили с кадетскими корпусами, туда же подбавили 14–15-летних мальцов прямо с улицы, всего повидавших… В гимназиях <…> есть уже беременные девочки 4-го класса… В “этом” красным детям дается полная “свобода”. Но в остальном требуется самое строгое “коммунистическое” воспитание. Уже с девяти лет мальчика выпускают говорить на митинге…»

«Недавно расстреляли профессора Б. Никольского. Имущество его и великолепную библиотеку конфисковали. Жена его сошла с ума. Остались – дочь 18 лет и сын 17-ти. На днях сына потребовали во “Всеобуч” (всеобщее военное обучение). Он явился. Там ему сразу комиссар с хохотом объявил (шутники эти комиссары!): “А вы знаете, где тело вашего папашки? Мы его зверькам скормили!”

Зверей Зоологического сада, еще не подохших, кормят свежими трупами расстрелянных, благо Петропавловская крепость близко, – это всем известно. Но родственникам, кажется, не объявляли раньше».

«Вчера объявление о 67 расстрелянных в Москве (профессора, общественные деятели, женщины). Сегодня о 29 – здесь».

«Расстреливают же китайцы. И у нас, и в Москве. Но при убивании, как и при отправке трупов зверям, китайцы мародерничают. Не все трупы отдают, а какой помоложе – утаивают и продают под видом телятины».

Сбежав от большевиков, Гиппиус издает свои дневники на Западе. В предисловии к этому труду она пишет:

«Мы принадлежали к тому широкому кругу русской “интеллигенции”, которую, справедливо или нет, называли “совестью и разумом” России».

«Раздираемая внутренними несогласиями, она, однако, была объединена общим политическим, очень важным отрицанием: отрицанием самодержавного режима».

«Слой, по сравнению со всей толщей громадной России, очень тонкий, но лишь в нем совершалась кое-какая культурная работа».

Голова идет кругом: какое страшное помрачение ума! Умная (даже очень умная) и кристально честная З. Гиппиус так и не поняла ничего в разразившейся катастрофе, оказалась неспособной взять на себя часть вины за случившееся. Не поняла даже, что Николая нельзя было свергать.

К февралю 1917 года «бездарное царское правительство» выиграло войну. Турция и Австро-Венгрия были русскими войсками разгромлены, решающее наступление на Германию должно было начаться в апреле. «Снарядный голод», сопровождавший нашу армию при ее эпическом отступлении из Галиции в 1915 году и вызванный общей неготовностью России к войне, был полностью преодолен. Военного снаряжения заготовлено на годы вперед (на всю Гражданскую войну хватило). Экономика работала, как часы, инфляция составляла меньше процента в год. Солдаты сидели в окопах и, если бы понадобилось (но не понадобилось бы), сидели бы в окопах еще 10 лет, потому что они точно знали, за что воюют: за веру, царя и отечество. Как в 1812, как в 1854… Но тогда-то вся Европа выступала против нас, теперь же на нашей стороне воюют Англия и Франция, – хотя и плохо воюют, но все-таки оттягивают на себя часть германских сил, – теперь все-таки полегче стало!

Свергнув царя, Временное правительство («совесть и разум России») сумело за 8 месяцев правления, отпущенных ему историей, и войну проиграть, и Россию потерять – уронить большевикам под ноги.

И скоро в старый хлев ты будешь загнан палкой,

Народ, не уважающий святынь! —

прошипела Гиппиус на четвертый день после октябрьского переворота. В ее помраченном сознании царское самодержавие и большевистский режим одинаково неприемлемы, одинаково – «хлев». Она не понимает, что Февральские «святыни» (революция, свобода, «приказ № 1», Гучков, Милюков, Керенский, «Вся власть Учредительному собранию!») только «очень тонкому слою» русских людей могли показаться святынями. Что, солдату, сидящему в окопе (а окопы Первой мировой войны – предельно неуютное место), никакого резона не было сражаться за Керенского и Милюкова – он этих деятелей, «совершавших кое-какую культурную работу», знать не хотел, он с ними, простите за грубость, испражняться бы рядом не сел!

Бросить винтовку и пойти домой – самый рациональный в данной ситуации поступок. (Запись Гиппиус от 13 июля: «Наши войска с фронта самовольно бегут, открывая дорогу немцам. Верные части гибнут, массами гибнут офицеры, а солдаты уходят. И немцы вливаются в ворота, вослед убегающего стада».

Дневники Гиппиус – бесценный исторический документ. Пробегите глазами те выписки, которые я привел выше.

Первое, что бросается в глаза: одинаковая тональность при описании зловредных реалий России царской и России большевистской. «Переименован Петербург, Горемыкин назначен министром – какой стыд! Как в эти дни невероятные позорно жить». «Не работает канализация, 60 человек расстреляны вчера в Москве без суда и следствия – какой стыд! Как в эти дни невероятные позорно жить». Разные совсем уровни зловредности – на одном уровне воспринимаются, одинаковую боль причиняют.

При этом Гиппиус не какая-то говорящая голова. Она – человек, и человек незаурядный. В ее дневниках постоянно встречаются факты, которые способны, казалось бы, перевернуть и самое стойкое «революционное» самосознание.

Вот запись от 30 сентября 1914 года.

«Убили сына К. Р. – Олега».

Двоюродный брат русского царя пошел на войну как простой кавалерист и умер, поймав пулю из немецкого пулемета. Такое уж «проклятое самодержавие», такой уж «хлев», из которого вылетали молодые орлы.

А вот запись от 21 августа 1917 года.

«Царя увезли в Тобольск <…>. Не “гидры” ли боятся (главное и, кажется, единственное занятие которой – “подымать голову”)? Но сами-то гидры бывают разные.

Штюрмер умер в больнице? Несчастный “царедворец”. Помню его ярославским губернатором. Как он гордился своими предками, книгой царственных автографов, дедовскими масонскими знаками. Как был “очарователен” с нами и…