Книга Сивилл - Нелли Воскобойник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Второй раз Роберт отвлекся от своих рукописей, когда жена покинула его, сбежав с флейтистом из Королевского симфонического оркестра. Он удивился и вынужден был погрузиться во множество хлопот: дети, содержание сбежавшей жены, развод… Но никакой личной досады, ревности и огорчения не испытал. Теперь он сам давал распоряжения экономке и указания гувернантке. Тетя Алиса частенько навещала их, и Марта тоже стала частой гостьей в их доме. Она как раз выбрала школу для своего старшего мальчика и уверила Роберта, что это хороший, тщательно продуманный выбор и для его сына, да и двоюродным братьям будет гораздо легче свыкаться с незнакомой обстановкой вдвоем.
Отправив сына в школу, Кавендиш продал отцовский магазин со всем его содержимым и понял, что он не то что богат – об этом не было и речи, – а просто не стеснен в средствах. Тогда он покинул должность хранителя в музее, оставив за собой малооплачиваемое, но почетное место консультанта по арабским раритетам, и стал профессиональным писателем. Сюжеты, персонажи, судьбы, вплетенные в историю, влияющие на нее и ею же формируемые, роились в его голове день и ночь. Будучи человеком организованным, он уважал распорядок дня и положил себе работать не долее, чем до шести часов, оставляя вечера для семьи и общения с друзьями. Но иной раз вставал и ночью, чтобы записать какую-нибудь черточку внешности своего персонажа, которую отчетливо увидел между явью и сном. Спал он неважно, и доктор не рекомендовал нарушать ночной покой работой. Но жены, которая не позволила бы такого беспорядка, рядом не было. Да он и не собирался жениться. Пару раз в месяц он посещал милую учительницу музыки, оплачивал ее квартиру и охотно делал ей недорогие подарки. Она не была страстной и умелой в любви, но любила его рассказы, кажется, больше, чем его тело, и чувствовала себя счастливой, считая, что принадлежит (хотя и частично) великому человеку.
С годами Роберт стал чаще откликаться на просьбы прочесть лекцию перед какой-нибудь избранной аудиторией. Он рассказывал о жизни Мухаммеда или о великих войнах халифов с лжепророками, о египетских пирамидах – он не был египтологом, но публику страшно интересовали мумии, и его информированности в этих вопросах с лихвой хватало, чтобы удовлетворить любознательность начитанных дам или старшеклассников Итона. Такой способ общения с людьми показался Кавендишу интересным. Он был светским человеком и мог, разумеется, поддерживать беседу в обществе, однако избегал приемов, насколько это было возможно. Он скучал на званых обедах: неторопливое поглощение нескольких перемен блюд, сопровождаемое таким же неторопливым обсуждением дебатов в парламенте и замужества внучек Виктории утомляло и раздражало его. Иногда его просили рассказать о литературе или диковинках Востока, но на то, что приличия позволяли сказать в рамках table-talk, хватало всего несколько предложений. Далее вежливость требовала, чтобы говорили другие гости и на другие темы… Поэтому лекции стали доставлять ему все больше удовольствия, и по примеру мистера Марка Твена он поручил секретарю организовать турне и проехал по пяти университетским городам, читая в каждом университете по две лекции об истории и культуре мусульманского мира.
Разумеется, иногда он читал лекции и в Лондонском университете. Они предназначались не для студентов-историков, а для любознательных и образованных людей других специальностей. Томас Лонгман любил его лекции. На первые он приходил один, а когда Роберт отточил свое мастерство, привел дочь и невестку. Лестер мог участвовать в беседе, но прослушать по губам целую часовую лекцию ему, конечно, было трудно. А Элизабет пошла и очень заинтересовалась предметом. Через несколько лет она привела на такую лекцию и шестнадцатилетнюю Мадлен. Закончив первый час, прежде чем объявить перерыв, Роберт предложил задавать вопросы. Приятного вида молодой человек, тонкий и невысокий ростом, спросил, как следует понимать шестьдесят восьмую суру Корана. Неожиданно он прочел ее по-арабски, и Кавендиш подивился чистому выговору. Он объяснил, как в традиции толкуют слова «Клянусь письменной тростью и тем, что они пишут». Публика ушла на перерыв, а Кавендиш остался потолковать со студентом. Оказалось, что юноша вовсе не араб, а француз из Страсбурга, изучающий в Лондоне медицину. На вопрос Кавендиша он ответил, что изучил арабский, чтобы читать медицинские трактаты Ибн Маймуна, великого врача, философа и теолога. Элизабет и Мадлен тоже не вышли из лекционного зала – обе были заинтригованы необыкновенным молодым человеком, который отрекомендовался Давидом Айнгорном, студентом-медиком второго года обучения. Беседа между двумя мужчинами и двумя дамами оказалась столь увлекательной, что они и не заметили, как закончился перерыв и колокольчик призвал занимающих свои места к тишине. Элизабет, однако, успела пригласить замечательного юношу бывать у них по вторникам, когда Лонгманы принимали, и он горячо поблагодарил и обещал нанести визит уже на ближайшей неделе. С этого началась многолетняя история дружбы между Давидом и всем семейством Лонгманов.
Очень скоро он стал еженедельно обедать у них. Вторничные застольные беседы необыкновенно оживились. Хотя Лестеру было трудновато следить за речами жующих, но темы были настолько живыми, увлекательными или смешными, что еда отступила на задний план. С французской непосредственностью Давид обсуждал за обедом, да еще в присутствии юной девушки, новые взгляды на причины болезней, теорию Мальтуса, кольца каменных глыб, вращающихся вокруг Сатурна, запрет в некоторых американских штатах выдавать детям в библиотеках чудесную книгу великого Марка Твена «Приключения Гекльберри Финна» и французскую поэзию, которая, даже по мнению свободолюбивого господина Айнгорна, позволяла себе слишком много. Постепенно Мадлен стала участвовать в этих беседах, преодолевая естественную робость школьницы, только что допущенной к взрослым разговорам.
Обычно Давид оставлял какую-нибудь книгу, которую находил полезной и интересной для Мадлен. Элизабет или Лестер прочитывали ее первыми. И не было случая, чтобы книга оказалась неподходящей для барышни, хотя оба отдавали себе отчет, что ее сверстницы в соседних домах такого не читали и, пожалуй, даже вообразить не могли.
Глава 3. Финнеган
После свадебного путешествия Марта и Джеймс вернулись в свою квартиру. Они были вполне довольны друг другом. Джеймс ценил свою молодую жену – у нее была чудесная осанка и прекрасный цвет лица. Большой рот не портил ее, потому что лицо было подвижно, она охотно улыбалась. Достаточно было самой малости: легкой шутки, понятного им обоим намека, мелкой домашней любезности, – и на лице Марты расцветала праздничная улыбка. Манеры ее были безупречны. К тому же она была сведуща в литературе, играла на пианино и знала французский и итальянский. Джеймс ввел жену
