Книга Сивилл - Нелли Воскобойник

что однажды уже использовал этот повод, когда болезнь была Для меня только смешным предлогом, крючком, позволившим выманить Вас из Сассекса в Лондон, чтобы помирить с Джеймсом. Надеюсь, это не сделало меня человеком, не заслуживающим Вашего Доверия. Я прекрасно пойму, если Вы не сможете, ведь я ничего не знаю о Вашем самочувствии, хотя молюсь о здоровье и благополучном завершении ваших временных трудностей почти каждый День. Простите мой эгоизм, если сможете, Дорогая Марта.

Нетерпеливо жду Вашего ответа.

Томас Лонгман, эсквайр

Марта знала, что муж предпочел бы, чтобы она не выходила дальше их сада, в котором ежедневно гуляла в сопровождении горничной не менее двух часов. Он не хотел, чтобы она подвергалась опасности тряски в экипаже по брусчатке лондонских улиц. Это было и не совсем пристойно – демонстрировать посторонним свою изменившуюся фигуру, давая им повод подумать о приватных отношениях в семье. Тем не менее милый Джеймс без спора вызвался сопровождать супругу и подал ей пелерину, подаренную им на прошлое Рождество. Они прибыли к дому мистера Лонгмана через десять минут после того, как он получил ответ на свое письмо, извещающий, что миссис и мистер Финнеган намерены навестить его сегодня же до обеда.

Томас лежал на высоких подушках. Ему было трудно дышать, но свою просьбу он изъяснил достаточно ясно. У Мадлен, его любимой внучки, дочери Лестера, через месяц, одиннадцатого июня, будет день рождения. Он подарил ей за предыдущие десять лет все мыслимые дорогие игрушки. А теперь хотел сделать особенный подарок.

– Марта, – умоляюще сказал он, – напишите сказку под названием «Мадлен». О чем хотите… Мой художник нарисует к ней красивые иллюстрации, и моя типография издаст ее единственным экземпляром. Девочка будет очень рада яркой, интересной книжке. А лет через пятьдесят этот единственный экземпляр книги Марты Финнеган с иллюстрациями Уолтера Крейна станет настоящим сокровищем. Мадлен сможет держать ее у себя в шкафу, если жизнь ее сложится благополучно, или продать на аукционе и использовать эти деньги по обстоятельствам, каких я теперь не могу предвидеть. Я не хочу обделить наследством других своих внуков, но вправе подарить Мадлен сказку на день рождения. Вы сделаете это для меня, Марта?

– Конечно, Томас! В два-три дня… Это будет мой подарок вам. – Марта задумалась. – История про единорога, наводящего ужас на людей и зверей Ноттингемшира. Все графство ищет целомудренную и отважную девственницу, которая заночует одна в лесу. Ведь только так можно приручить этого дикого и опасного зверя. – Марта снова замолкла, размышляя…

– Девственницу зовут Мадлен? – спросил Джеймс.

Марта задумалась…

– Нет, – сказала она, – единорожицу зовут Мадлен. Бедняжка томится от скуки и одиночества и страшно рада встретить милую девушку, которая не вопит от страха и не убегает, спотыкаясь о корни деревьев, как все остальные люди, каких она встречала до сих пор. Она еще избавит свою подругу от ненавистного жениха, а потом, аккуратно цокая копытцами по мраморному полу, придет в храм на ее свадьбу с любимым. Положитесь на меня, Томас! Ваша девочка будет довольна.

Одиннадцатого июня 1896 года в прекрасный летний день в Лондоне произошло два важных события. Томас Лонгман подарил своей внучке на ее десятилетие изумительной красоты книгу, а в семействе Финнеган благополучно родилась дочь, которую крестили через несколько дней, дав ей прекрасное имя Алиса.

Глава 4. Айнгорн

Влюбленность Мадлен была заметна и матери, и отцу. Но они и сами обожали образованного, остроумного и деликатного юношу, дарования которого не оставляли сомнений в его блестящем будущем на медицинском поприще. У него было не много времени – занятия не оставляли досуга, – а все же раз в несколько недель он сопровождал Элизабет и Мадлен в оперу или на вернисаж.

Однажды приступ мигрени не позволил Элизабет пойти в театр, и Давиду бестрепетно разрешили вывезти Мадлен в театр и, по обыкновению, поужинать с ней после театра в ресторане Rules. Разговор был самый обыкновенный. Элементарная порядочность не позволила Давиду сказать Мадлен что-нибудь такое, что он не сказал бы в присутствии ее матери. А все-таки вечер выдался необыкновенно счастливым для обоих. Вернувшись домой, Мадлен заглянула в спальню родителей и сказала матери, что влюблена. Элизабет повздыхала и ответила, что в семнадцать лет замуж рановато.

– Да он и не предлагал, – засмеялась Мадлен, чмокнула мать и побежала к себе переодеваться.

В следующий вторник за обедом Давид рассказал исключительно занимательную историю из Вавилонского Талмуда. Причем одно предложение произнес на арамейском языке, чтобы дать послушать звуки древних слов, которыми были написана Книга пророка Даниила.

– Это уж слишком! – воскликнула Элизабет. – Откуда вы знаете арамейский?

– Ничего удивительного, – ответил Давид. – Мои родители – евреи. Меня обучали арамейскому, чтобы читать этот самый Талмуд.

За столом наступила тишина.

– Ваши родители – евреи, – медленно произнес Лестер, – а вы кто?

– Мне кажется, француз, – беззаботно ответил Айнгорн. – Хотя с тех пор, как я говорю по-английски без акцента, немножко и англичанин. Я не религиозен, но уважаю обычаи. Через полтора года я заканчиваю свое обучение и, вероятно, получу хорошие рекомендации. Тогда я смогу просить у вас руки Мадлен, если она мне это позволит. И если вы отдадите ее мне, то ради венчания с ней в той самой церкви, какую она пожелает, я бестрепетно совру викарию, что крещен, или приму крещение, если оно будет необходимо. Вы можете справиться о моей репутации в Лондоне и Страсбурге. Не годится отдавать такое сокровище неизвестному человеку.

– Я подумаю об этом, – сказал Лестер, взглянув на дочь, которая прикрыла лицо руками, чтобы скрыть неприлично яркий румянец и неудержимую улыбку.

После этого разговора Элизабет сочла, что Мадлен достаточно взрослая, и начала вывозить ее в свет. Семейство Лонгман благодаря Томасу, отцу Лестера, было принято в очень хорошем обществе. Разумеется, они не получали приглашений во дворцы высшей знати, но иногда встречали аристократов на приемах у писателей, промышленников и банкиров. Давид не имел времени для светской жизни – медицина поглощала его вечера, – но однажды на таком приеме хозяйка выразила сожаление, что не может познакомить Элизабет и Лестера с другом семьи, милым и остроумным человеком и душой любого общества Давидом Айнгорном, который прислал письмо с благодарностями за приглашение и извинениями, объясняющими, почему он не может присутствовать. Само письмо было очаровательным образчиком английского юмора, и она с удовольствием прочла его вслух.

– О, мы знакомы с мистером Айнгорном и его юмором, – живо ответила Элизабет, – но как он вошел в круг ваших друзей? Он ведь, кажется, иностранец?

– Да, он