Серый ангел - Валерий Иванович Елманов

лету, тут же успевая мысленно прокрутить их в голове, всесторонне осмыслить и найти слабые стороны. Подчас Виталий едва начинал объяснять, что имел в виду, а Маниковский уже нетерпеливо обрывал его:

– Я не дитя пятилетнее, господин полковник. И без того прекрасно понял. Сразу скажу, мысль своевременная, но решение сей проблемы вы предложили неправильное. Я бы сказал, глупое и несуразное. Надобно совсем иначе… – и далее следовал чёткий расклад, как он планирует решать вопрос.

Проходили какие-то секунды и всё повторялось по новой. Выслушав Голицына, Маниковский начинал свой ответ с очередной грубости:

– Да что вы меня тут поучаете?! И добро бы умное что-то сказали, а то ж чепуха сплошная!

Случалось, он и вовсе обрывал Виталия на полуслове, нетерпеливо маша рукой и забраковывая всё на корню:

– А это вы и вовсе ерунду сказанули. За оное я ныне браться совсем не стану. Сия задачка и подождать может. Не к спеху она, иных поважнее предостаточно.

На Маркова было жалко смотреть. Ещё бы! Его протеже, нимало не смущаясь, откровенно демонстрировал бесцеремонность, полное отсутствие такта и даже элементарной вежливости. Сергею Леонидовичу оставалось лишь сокрушённо вздыхать и умоляюще смотреть на Виталия, безмолвно умоляя того немного потерпеть. А Маниковский, как назло, не унимался.

Но закончилось всё хорошо. Хладнокровно игнорируя некоторое время его хамство, Голицын наконец с улыбкой поинтересовался:

– Да, кстати, в народе говорят: быть у колодца, и не напиться… Словом, мне вовсе не обращать внимания на заявления жалобщиков, целиком доверившись вам? Имею в виду, когда они вдруг поделятся со мной конфиденциальными сведениями, будто вы отвергли их предложения, выбрав их конкурентов в качестве поставщиков, не безвозмездно. Или вы слово дадите, что красть в меру станете?

– Ах вы!.. – возмущённо рявкнул Маниковский, поднимаясь с кресла.

– Да вы сядьте, сядьте, Алексей Алексеевич, – невозмутимо посоветовал Голицын. – Я ж ведаю, что вы мзды не берёте, вам за державу обидно, – процитировал он киногероя Верещагина. – А сказал так, поскольку последние полчаса вы, как я понял, сознательно проверяли мою выдержку. Смею заметить, напрасно старались. Я ради дела много чего могу вытерпеть от действительно нужного мне человека, и при этом глазом не моргну. Ничего что у него характер неуживчивый, лишь бы работать умел. Как говорится, мухи отдельно, котлеты отдельно. Но и в долгу оставаться не привык. Вот и решил в свою очередь зубы показать, чтоб вы не думали, будто их у меня вовсе нет. Заодно и вашу выдержку прощупал. Ну что, обмен визитными карточками состоялся?

Маниковский некоторое время молчал, остывая. Затем согласно кивнул и смущённо пояснил:

– Поверьте, устал глупцам очевидное доказывать. К тому же при виде вас сомнения взяли. Уж больно молоды. А те, кто в малые лета высоко взлетел, подчас начинают считать, будто бога за бороду ухватили. Они-де умнее всех, а потому надобно строго их повеления исполнять. И как быть, коль у вас от такого взлёта тоже голова закружилась? Эвон с какой уверенностью про суровые приговоры излагали. Можно сказать, чуть ли не по царски. Потому и решил за́годя небольшую проверку устроить, – и он чуть сконфуженно повинился. – Вы уж не серчайте, бога ради, Виталий Михайлович, что я эдак с вами.

– Стало быть, гожусь в ваши начальники? – усмехнулся Голицын.

– Вроде бы да, – подтвердил Маниковский, но сделал осторожную оговорку: – Во всяком случае, покамест огрехов не приметил. В отличие от… зубов.

– Значит, сработаемся. А что по ходу работы погрызём друг друга, так то не страшно. Авось для пользы дела. К тому же я в своей неправоте признаться никогда не постесняюсь. Благо, смягчающие обстоятельства имеются – ту же молодость взять. Да и некомпетентности не постыжусь – чай, не специалист.

Глава 13

Сон в руку, или неслыханная подлость

Едва они распрощались, как Виталия навестил Покровский. Дескать, подготовка к реформе идет полным ходом. Готовы эскизы бумажных купюр, да и золотые империалы можно начинать чеканить хоть завтра. И даже продемонстрировал образец.

Оказывается, для ускорения процесса решили взять прежнюю монету, заменив на аверсе профиль Николая на Алексея и изменив надпись. Теперь вверху полукружьем было написано: «Император Всероссийский», а внизу: «Алексей II». На реверсе и вовсе изменению подверглась лишь дата выпуска – 1918 год.

Голицын с интересом посмотрел на неё и одобрительно кивнул. Милый симпатичный мальчик получился весьма и весьма, даже лучше, чем в жизни.

Рисунки, которые должны были украсить новые купюры, он разглядывал гораздо дольше. Художники постарались на славу. Пятисотрублёвка, изображавшая часть кремлёвской стены со Спасской башней и храм Василия Блаженного, выглядела изумительно. Исаакиевский собор на сторублёвой купюре – чуть хуже. Про остальные рисунки: с Дмитриевской башней Нижнего Новгорода, величавым Софийским собором Великого Новгорода и прочими сказать ему было нечего – не художник. Но из вежливости похвалил.

Увы, под самый конец визита Покровский, помявшись, сообщил, что с главной проблемой – катастрофической нехваткой золота – воз и ныне там. И робко напомнил: мол, светлейший князь перед своей отлучкой посулил сей вопросец разрешить. Голицыну оставалось промычать нечто бодрое, но туманное, в надежде, что чего-нибудь придумается.

Особых надежд он не питал, но действительно придумалось. Точнее, вначале приснилась некая любопытная сцена. Поодаль от него стоял бывший император. Причём в двух экземплярах. Разве нарядом они немного отличались. Один из них, растянув губы в некой неестественной, насквозь фальшивой улыбке, протягивал другому руку, а второй отчего-то отказывался её пожать. Причём делал это демонстративно, решительно заложив свои руки назад.

Проснувшись, Виталий потёр виски, гадая, что бы оно значило. И вдруг припомнил один из разговоров с Николаем II. Начался он с того, что бывший государь, очевидно, желая как-то реабилитировать собственное малодушие, захотел пояснить свой первоначальный отказ от побега. Мол, отнюдь не малодушие и трусость тому виной, но боязнь подвести… англичан.

Оказывается, ещё в декабре прошлого года Александра Фёдоровна, через английского наставника царских детей Гиббса, послала письмо в Лондон. Адресовано оно было мисс Маргарет Джексон, бывшей гувернантке, живущей там и некогда бывшей одной из её преподавательниц. Цель письма – помочь людям, которые захотят их спасти. Для этого в нём содержалось описание расположения комнат в тобольском доме и даже приложен нарисованный план. Послание заканчивалось завуалированной просьбой передать его британской королевской семье.

Две недели спустя Гиббс получил ответ, что оригинал успешно отправлен в Лондон дипломатической почтой[15]. Следовательно, ко времени появления отечественных «спасателей» в Тобольске письмо английским королём, скорее всего, было получено, и вне всякого сомнения, он уже поручил разработать план по спасению своих русских