Тот момент - Линда Грин

придется сидеть дома одному, как тому мальчику в старом фильме, который я смотрел по телевизору на прошлое Рождество. Папа говорил, это кино веселое, а вот мне оно показалось очень страшным, я потом еще долго не спал по ночам, боясь, что к нам влезут грабители. Вряд ли бы я смог так ловко расставить для них ловушки. Я бы, наверное, просто поиграл на укулеле в надежде, что ворам станет тошно и они уйдут. Все дети в школе твердят, что никто в своем уме не любит укулеле.

Не знаю, буду ли видеть маму, кроме как на собраниях, а папа вряд ли знает рецепт кексов с абрикосом, апельсином и отрубями. Наверное, отец просто покупает мини-пончики, как иногда делает мама Лотти. Те не слишком-то полезные, но всем нравятся куда больше, чем мои кексы.

Я мою руки и начинаю спускаться по лестнице, но останавливаюсь перед скрипучей ступенькой, потому что слышу, как мама разговаривает на кухне.

Не с папой, потому что он уже ушел на работу, значит, по телефону. Я сажусь на лестнице, чтобы послушать.

— Я боюсь потерять его, Рэйчел, — признается мама дрожащим голосом.

Она разговаривает с мамой Лотти. Интересно, слушает ли подруга вторую половину разговора, если да, то можно потом спросить, что сказала ее мама, и мы соберем реплики, точно большую головоломку. Молчание, затем мама всхлипывает и говорит:

— Неважно, что я хотела как лучше для Финна. Мартин адвокат. Он знает, как все провернуть. Перекрутит ситуацию так, будто я вовсе о сыне не думала. Мартин уже написал в школу по электронной почте о том, что хочет, чтобы Финн все же сдал тесты, а сам попросил о встрече с директором в понедельник. Он готовит против меня дело.

Я сижу и перебираю пальцы. Сомневаюсь, что папа хоть раз писал в мою школу. Миссис Рэтклифф, должно быть, удивилась, кто он такой. Ерзаю на лестнице. Мама снова начинает говорить:

— Мне некуда деваться. Наши отношения превратились в сплошное поле битвы с тех пор, как родился Финн. Если уж на то пошло, еще до его появления. Я даже не рожала дома в домашних условиях, как хотела, потому что Мартин настоял, что роды в больнице безопаснее.

Я этого не знал, и мне интересно, почему папа думал, что роды в больнице лучше. Может, у нас не хватало полотенец и мягких пеленок?

Рэйчел что-то говорит на том конце провода. Будь у меня телефон, я бы написал подруге и спросил, что именно.

— Дело в том, — продолжает мама, — что, если я уступлю ему с экзаменами, на этом все не закончится. Посмотри, как он добился своего с частной школой. В какой-то момент мне придется выступить против мужа, иначе Финн, которого я люблю, исчезнет, а этого я не вынесу.

Мама опять всхлипывает. Интересно, как именно я исчезну? Получу плащ-невидимку? Я бы посидел здесь и послушал еще, но боюсь, что опоздаю в школу. А если я опоздаю, Лотти заявится еще позже, чем обычно. Встаю и спускаюсь, нарочно топая, чтобы мама услышала и ни о чем не догадалась.

— Ладно, — говорит она, вытирая нос, пока я иду по коридору, — мне пора. Спасибо, что выслушала, перезвоню позже.

Мама кладет трубку и слегка улыбается мне, хотя ее лицо совершенно безрадостное.

— Доброе утро, милый. Садись, я принесу тебе завтрак.

Она переходит в другой конец кухни и включает радио. Дама с рыжими волосами поет о том, что байбачьи дни прошли. Я уже слышал эту песню, но не знаю исполнительницу, потому что не очень хорошо разбираюсь в поп-культуре. Хотя маме нравится, точно знаю. Обычно она подпевает и танцует по кухне, но не сегодня утром. Мама просто приносит мне миску отрубей и идет за молоком к холодильнику, но роняет бутылку, и оно разливается по всему полу. Мама ударяется в слезы.

Я не знаю, кидаться ли сначала к ней или к бутылке, поэтому как бы зависаю посередине. Есть же поговорка: что толку плакать из-за пролитого молока, но боюсь, сейчас она только пуще расстроит маму. В конце концов, мой ботинок оказывается в луже, а я не хочу оставлять молочных следов, поэтому подпрыгиваю и обнимаю маму.

— Прости, — говорит она.

— За что? Ты же сама говорила никогда не плакать из-за пролитого молока.

Мама сжимает мою руку и одаривает меня бледной улыбкой.

— Ты ни в чем не виноват, Финн. Всегда помни об этом.

Я киваю и иду за бумажными полотенцами, чтобы вытереть молоко. Потом добавляю к отрубям яблочный сок, потому что молока не осталось, получается гадость, но я ничего не говорю.

Лотти приходит позже обычного, под самое собрание.

— Я знаю, почему ты опоздала, — шепчу я, пока мы идем по коридору. — Моя мама разговаривала с твоей по телефону. Плакала и твердила, что я могу исчезнуть.

— Почему?

Я еще не рассказывал Лотти о письме адвоката, отчасти потому, что тогда все станет взаправду. Но, похоже, придется сказать ей сейчас, иначе не объяснить.

— Мой отец собирается попросить суд разрешить мне жить только с ним, а не поочередно с ним и с мамой.

— Это ужасно, — говорит Лотти. — Взрослые всегда говорят нам делиться, а сами нас поделить не могут.

— Он злится на маму из-за экзаменов.

— Такая глупость. Что моя мама твоей посоветовала?

— Не знаю. Я надеялся, что ты мне расскажешь.

— Я была наверху и читала книгу о мальчике, у которого мама больна раком и которому снятся кошмары о монстрах, но затем монстр, который на самом деле дерево, оживает и пытается ему помочь.

— Ой. Значит, толку нет.

— На самом деле это для мальчика было большим подспорьем.

— Я про себя. Хочу знать, как мама попытается это все остановить.

— Она занимается кикбоксингом или чем-то в таком роде? Могла бы поупражняться на твоем отце.

— Она занимается йогой. Все очень мирно и спокойно, мама порой даже засыпает на медитации.

— Тогда не сработает. Может, мне придумать для тебя петицию?

— Давай, — говорю я, уже зная, что