Формула всего - Евгения Варенкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А Ристо любит меня, я вижу в его глазах. Ристо хочет, чтобы и я любила его. Он знает, что у меня сердце есть, и он хочет быть любимым мной. Ищет меня. Поет для меня. Розочки вот принес. И почему быть мне с Драго, если люблю я лишь Ристо?!
– Ишь, распелся, туда-сюда! – закряхтел Муша. – Соблазняет кого-то. О-хо-хо… Не верю я певуну этому. У кого сердце горит, тот много не говорит.
Глава двадцать третья
Завистливонэскэ саро джиипэн завидно[80].
Кучириц мог похвастать всего одним каменным зданием – двухэтажной городской управой, увитой плющом. Единственный балкон выходил на площадь, где с утра до ночи шла торговля платками, медом, мехами и посудой. Хмурый будочник и пара жандармов обеспечивали порядок. Они расхаживали в толпе кругами. Весь город знал их по имени-отчеству.
Андрей Никанорыч важно зевнул, даже не подумав прикрыть рот ладонью, и продолжил обход. Саблю он держал в ножнах, и она волочилась за ним по пятам, задевая прохожих.
Мужчины при встрече c Андреем Никанорычем торопливо снимали фуражки, а бабы то и дело норовили сунуть жандарму яблочко покрасней или грушу помягче.
У коллежского асессора Косицкого сабли не было, хотя Табель о рангах недвусмысленно представляла его как чин гораздо более превосходный, чем чин жандарма. Вместо сабли Косицкому полагались стальные перья: он работал при управе письмоводителем. Сейчас он наблюдал, как Андрей Никанорыч мимоходом дегустирует самые спелые фрукты и самую сладкую медовуху. Причем безвозмездно!
«Вот это жизнь!» – загрустил Косицкий. Ему мужики никогда не кланялись, а бабы дармовщинкой не угощали. «Все потому, что у меня нет сабли!» – расстраивался чиновник. Он сидел на балконе, с которого обозревал площадь, и убористым каллиграфическим почерком переписывал ревизионный отчет. Он нередко представлял себя государем, но эта мечта разъедала его оптимизм как щелочь, ибо в реальной жизни Косицкий не являлся авторитетом даже для собственной супруги.
«Я старый козел», – подумал асессор, которому стукнуло только сорок, и сделал мучительную гримасу. Он вернулся в кабинет и достал из портфеля амбарную тетрадь. Это был его дневник и хранитель заветных мыслей.
«Отчет подождет», – смело решил Косицкий. Все равно начальник вчера гудел, а значит, на работу сегодня не выйдет. Тут надо пояснить, что начальник их департамента действительно взял себе привилегию – никогда не появляться на работе с похмелья. Для него абстинентный синдром был такой же уважительный повод, как скарлатина или испанка. А саблю он имел еще лучше, чем у Андрей Никанорыча, – с позолоченной рукоятью. Она висела на стене кабинета.
Закрыв дверь на шпингалет, Косицкий снял драгоценное оружие и, попробовав на вес, совершил несколько колющих и рубящих движений. Воображаемый противник парировал его удары с некоторой неуверенностью. Косицкий быстро загнал его в угол. На губах у асессора блуждала демоническая усмешка. «Проси пощады!» – грозно сказал Косицкий, приставив саблю к воображаемому горлу, но в тот же момент в дверь постучали.
Косицкий подпрыгнул от неожиданности, а демоническая улыбка погнулась и исказилась, словно ударилась обо что-то твердое.
Запнувшись о саблю и чуть не упав, асессор панически кинулся отворять, потом, так и не открыв, бросился вешать саблю на место. Руки его дрожали, сабля никак не хотела цепляться за гвоздь. Стук повторился. Наконец с саблей было улажено, и Косицкий опрометью рванулся к двери.
– Перепишите, Степан Данилыч, – холодно сказал его коллега Бузыкин, вручая ему новую порцию административной документации.
Косицкий кивнул, дверь за Бузыкиным затворилась, и асессор вернулся к рабочему столу. Он пережил настоящее приключение.
«Ах да, дневник! – вспомнил он, увидав тетрадь. – Что-то я хотел записать – не помню. Проклятый Бузыкин! Сбил меня с мысли! Холуй! Точно!» – Вербицкий потряс перышком, как недавно размахивал саблей, окунул его в тушь и пошел чирикать:
«Самодуры и холуи. Кроме них, кажется, никого у нас в управе не водится. Многих из них я знал с детства. Это были талантливые ребята. Потом скурвились, опустились, одряхлели. Глаза их преждевременно потухли. А кто с ними это сделал? Канцелярия. Провинция. Обывательщина. Она, как пыль, забивает все свободные поры мозга. Развлечения – покер и фараон. Единственный собеседник, с кем можно говорить по душам, – это попугай. Городничий – взяточник и вор, начальник – колдырь. Брат – бузотер. Жена – старая пила. Дети – придурки. Жить невозможно. Остается по-черному лопать».
Косицкий открыл нижний ящик стола, достал початую бутылку водки и налил себе хороший мерзавчик. Он даже полюбовался прозрачным напитком, и тут его осенило. Самобытный писака до неразборчивости замарал последнюю фразу и приписал окончательный вариант: «Остается, невзирая ни на что, отстаивать честь мундира». Потом Косицкий выпил, занюхнул рукавом, на секунду зажмурился, а когда разжал веки, он уже чувствовал себя не в пример лучше прежнего. «Все по плечу, – заиграло в его сознанье. – Жизнь не такая дурная штука».
Он вышел на балкон поступью Бонапарта. Площадь пестрела простонародьем. Напротив управы располагалась казенка «Погребок у Марины». За долгие годы вывеска выцвела, а первые четыре буквы в ней отвалились, отчего Марина навсегда стала предметом колкостей и насмешек, хотя буквы восстановили на прежнее место в тот же день. Но уж больно всем было смешно и памятно!
Взгляд Косицкого вычленил из толпы миловидную барышню с потрепанным зонтиком, но в ту же минуту к ней подкатил все тот же пузатый Андрей Никанорыч и под каким-то, вероятно, официальным предлогом начал неуклюже флиртовать, шевеля нафабренными усами.
Асессор зло поскреб ногтями деревянные перила: «Опять им все, а мне ничего».
Как раз в этот миг ему на глаза попался странный субъект – то ли карлик, то ли незнамо кто. Он разгуливал между граждан в костюме, который даже прадед Косицкого счел бы несколько старомодным. Не хватало только пудры и парика. Рука коротышки лежала на круглом набалдашнике миниатюрной трости. Время от времени он сморкался, пряча всю свою комичную мордочку внутри замызганного носового платка. У Косицкого в кармане лежал похожий, сотканный из тончайшего батиста. Он его на улице нашел. Очевидно, из дворян кто-то выронил.
Крайне охочий до всяких странностей, коллежский асессор тут же изъявил желание познакомиться с коротышкой. Для этого он перегнулся через балкон и крикнул
