Папа римский и война: Неизвестная история взаимоотношений Пия XII, Муссолини и Гитлера - Дэвид Керцер

выступать за компромисс, который будет означать, что Европа окажется «в руках Гитлера». Бернардини ответил, что у Ватикана нет оснований для тревоги, а сам он «уверен, что нацистские предубеждения против католиков развеются в течение нескольких лет»[429].

Даже те, кто прежде критически относился к стремлению Италии соединить свою судьбу с нацистами, теперь пытались задобрить немцев. Олицетворением такой перемены может служить искусно составленное письмо (с пометкой «личное»), которое Бернардо Аттолико, итальянский посол в Ватикане, направил в начале мая гитлеровскому послу в Риме. Аттолико, считавший, что Гитлер – безумный поджигатель войны, писал: «Вчера я прослушал речь фюрера по радио не один раз, а дважды. Это самая возвышенная и самая благородная из всех речей, с какими он когда-либо выступал, и она наверняка оставит в сердцах слушателей неизгладимое впечатление, которое не забудется никогда. Позвольте мне, скромному гражданину, передать вам самые горячие и сердечные поздравления»[430].

На фоне роста уверенности в победе Германии папу тревожили неприятные слухи. Поговаривали, что Риббентроп сказал министру Чиано: как только война кончится, державы гитлеровской коалиции выгонят папу из Рима. Министр иностранных дел Германии якобы заявил, что в новой Европе не будет места папству. Услышав об этом, кардинал Мальоне тут же вызвал к себе итальянского посла. Хотя Аттолико отмахнулся от этого сообщения, назвав его нелепостью, он все-таки пообещал поговорить об этом с Чиано. Затем Чиано направил кардиналу собственное горячее отрицание.

Но папа продолжал волноваться по этому поводу и даже предпринял необычный шаг – обратился с запросом непосредственно к дуче. Точнее, все-таки через посредника: один из лично знакомых понтифику монахов, капеллан при итальянских частях в Албании, некоторое время общался там с дуче. Папа попросил капеллана передать Муссолини, как его поразило такое сообщение. Муссолини, сидевший за своим рабочим столом, когда монах пересказывал ему эти слухи, вскочил и стукнул по столешнице кулаком. «Я тоже поражен», – заявил он. Это сообщение, по его словам, было совершеннейшей выдумкой, распространяемой врагами Италии[431].

Хотя Пий XII старательно избегал порицаний в адрес Гитлера и других нацистов, одно зло он клеймил без особого беспокойства. В конце мая 1941 г., выступая перед представительницами молодежного крыла «Итальянского католического действия», он предупредил их об опасном враге, которому необходимо противостоять. По обыкновению, он прибыл на это мероприятие на переносном троне-паланкине sedia gestatoria. Перед ним стояли 4000 девушек, полные восторга, все облаченные в белое. Данное ежегодное мероприятие, «крестовый поход за чистоту», считалось достаточно заметным событием, чтобы удостоиться специального доклада комиссара местной полиции. Комиссар описал в нем «важную речь» Пия XII.

Сравнивая нынешнюю битву со «славными» крестовыми походами прошлого, папа напомнил девушкам, как невероятно важно, чтобы они помогали властям «бороться с опасностями безнравственности в области женской моды, спорта, гигиены, социальных отношений и развлечений». Римская католическая газета разъясняла, что папа имел в виду скандальную ситуацию, возникшую из-за того, что женщины и девушки носят нескромную одежду, занимаются спортом в нарядах, которые оставляют обнаженными некоторые части тела, уступают искушению, которое таят в себе неподобающие танцы, театральные представления, книги, журналы. На протяжении всех военных лет Пий XII неустанно предупреждал об этих опасностях[432].

При этом собственные познания папы о девушках и женщинах были весьма ограниченными: если не считать монахинь, которые вели его хозяйство, он обитал в мужском мире. Он считал возможным свободно делиться мыслями лишь с одной женщиной – сестрой Паскалиной, которая долгое время служила у него экономкой. «Поразительно, – доносил один из полицейских осведомителей, – какую власть получила эта немецкая монахиня, которая еще с тех пор, когда он был только кардиналом, служит его личным секретарем… Разумеется, такое положение порождает много слухов, так как злые языки говорят разное, но даже если отбросить клеветнические наветы, то все же остается очевидным тот факт, что эта секретарша обладает немалой властью и по собственному разумению отдает и отменяет распоряжения». Далее информатор приводил пример – проект реконструкции, которая в то время велась в Ватикане и вызывала интерес папы: «Она лично надзирает за работой над этим зданием, то и дело посещая стройку вечером, когда там уже нет рабочих… Каждый приказ, отдаваемый упомянутой монахиней, воспринимается так, словно его отдал сам папа. Такие приказы неукоснительно исполняют»[433].

После прибытия немецких частей на Балканы и в Северную Африку война стала складываться более удачно для Муссолини. Однако, как ни странно, он, казалось, отстранился от повседневного управления боевыми действиями и проводил слишком много времени в обществе Клары Петаччи. Еще в январе посол Филлипс сообщал Рузвельту, что этот роман диктатора вызывает в Риме все больше нареканий. Из-за ее характерной прически Филлипс прозвал Клару «мадам Помпадур» и даже передал президенту фривольную, хотя и ошибочную подробность: Муссолини якобы сделал своей любовницей не только Клару, но и ее младшую сестру. По уверению Филлипса, внимание диктатора настолько поглощено этой конкубиной, что «армия не видит его целыми неделями»[434].

Вызывали беспокойство и признаки формирования двух конкурирующих групп: вокруг Ракеле, жены Муссолини, женщины необразованной, но чрезвычайно упрямой и своевольной (дети считали, что настоящий хозяин в доме – она), и вокруг Клары (эту группу составляли склонные к интригам члены семьи Петаччи). В середине мая Чиано записал в дневнике: «Вот уже несколько месяцев донна Ракеле пребывает в холодном возбуждении, вмешивается в вопросы, которые ее не касаются, и ведет себя словно полицейский». В качестве примера он приводил донесение (в которое, впрочем, трудно поверить) о том, что она будто бы разгуливает по городу, переодевшись бедной римлянкой, и пытается разузнать, что говорят люди на улицах. Чиано нельзя считать беспристрастным свидетелем, когда речь идет о поведении его тещи – они никогда не ладили. Для Ракеле, которая происходила из тех же скромных анархо-социалистических кругов Романьи, что и ее супруг, Чиано олицетворял все то, что губит итальянский фашизм, привлекавший мягкотелых, но обеспеченных мужчин из экономической элиты, которые видели в фашизме способ защиты своего привилегированного положения[435].

Чиано видел проблему не в том, что Клара была любовницей Муссолини, а в том, что их роман стал таким скандальным. В 1939 г. с шиком, который трудно не заметить, когда его демонстрирует семейство скромного ватиканского врача, семья Клары переселилась в огромную роскошную виллу на холме Монте-Марио на окраине Рима с видом на Ватикан. Это произошло года за два до того, как общество обратило внимание на слабость дуче к Кларе и на ее паразитическую семейку. Но донесения полицейских осведомителей уже тогда были полны сообщений о народном гневе в отношении семьи Петаччи, откровенно демонстрирующей богатства, которыми ее осыпал Муссолини. Диктатор то и дело посещал Клару у нее дома, где его привечала ее мать. Ревностная прихожанка церкви, она давно примирилась с двойным адюльтером дочери и теперь наслаждалась его плодами, как и Марчелло, брат Клары (больше увлеченный сомнительными предпринимательскими затеями, чем врачебной карьерой), а также ее эффектная младшая сестра, мечтавшая стать кинозвездой и рассчитывавшая на помощь Муссолини. Генеральный инспектор итальянской полиции как-то заметил в разговоре с министром финансов, что Марчелло «наносит дуче больше вреда, чем нанесла бы потеря 15 батальонов». Ключевой фигурой в теневой системе оказания правительственной поддержки семейству Петаччи стал Буффарини, заместитель министра внутренних дел. Он ухитрился одновременно представить себя союзником обеих враждующих сторон – и жены Муссолини, и его любовницы[436].

Клара Петаччи

Сам диктатор, казалось, теперь редко пребывал в хорошем настроении. Прочитав одну из речей Рузвельта, он в ярости заявил: «В истории никогда еще народом не управлял паралитик. Бывали лысые короли, толстые короли, короли-красавчики и при этом глупцы, но никогда не было короля, которому, чтобы сходить в уборную… требуется посторонняя помощь»[437].

Рузвельт, со своей