Божественная комедия - Данте Алигьери

151 Так, в робких мыслях, шёл я вдоль утёса.

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

1 Терзаемый огнём природной жажды,

     Который утоляет лишь вода,

     Самаритянке данная однажды,[842]

4 Я, следуя вождю, не без труда

     Загромождённым кругом торопился,

     Скорбя при виде правого суда.

7 И вдруг, как, по словам Луки, явился

     Христос в дороге двум ученикам,

     Когда его могильный склеп раскрылся, —

10 Так здесь явился дух,[843] вдогонку нам,

      Шагавшим над простёртыми толпами;

      Его мы не заметили; он сам

13 Воззвал к нам: «Братья, мир господень с вами!»

      Мы тотчас обернулись, и поэт

      Ему ответил знаком и словами:

16 "Да примет с миром в праведный совет

      Тебя неложный суд, от горней сени

      Меня отторгший до скончанья лет!"

19 "Как! Если вы не призванные тени, —

      Сказал он, с нами торопясь вперёд, —

      Кто вас возвёл на божии ступени?"

22 И мой наставник: "Кто, как этот вот,

      Отмечен ангелом, несущим стражу,

      Тот воцаренья с праведными ждёт.

25 Но так как та, что вечно тянет пряжу,[844]

      Его кудель ссучила не вполне,

      Рукой Клото намотанную клажу,

28 Его душа, сестра тебе и мне,

      Не обладая нашей мощью взгляда,

      Идти одна не может к вышине.

31 И вот я призван был из бездны Ада

      Его вести, и буду близ него,

      Пока могу руководить, как надо.

34 Но, может быть, ты знаешь: отчего

      Встряслась гора и возглас ликованья

      Объял весь склон до влажных стоп его?"

37 Спросив, он мне попал в ушко желанья

      Так метко, что и жажда смягчена

      Была одной отрадой ожиданья.

40 Тот начал так: "Гора отрешена

      Ото всего, в чём нарушенье чина

      И в чём бы оказалась новизна.

43 Здесь перемен нет даже и помина:

      Небесного в небесное возврат

      И только — их возможная причина.

46 Ни дождь, ни иней, ни роса, ни град,

      Ни снег не выпадают выше грани

      Трёх ступеней у заграждённых врат.[845]

49 Нет туч, густых иль редких, нет блистаний,

      И дочь Фавманта в небе не пестра,

      Та, что внизу живёт среди скитаний.[846]

52 Сухих паров[847] не ведает гора

      Над сказанными мною ступенями,

      Подножием наместника Петра.

55 Внизу трясёт, быть может, временами,

      Но здесь ни разу эта вышина

      Не сотряслась подземными ветрами.[848]

58 Дрожит она, когда из душ одна

      Себя познает чистой, так что встанет

      Иль вверх пойдёт; тогда и песнь слышна.

61 Знак очищенья — если воля взманит

      Переменить обитель,[849] и счастлив,

      Кто, этой волей схваченный, воспрянет.

64 Душа и раньше хочет; но строптив

      Внушённый божьей правдой, против воли,

      Позыв страдать, как был грешить позыв.

67 И я, простёртый в этой скорбной боли

      Пятьсот и больше лет, изведал вдруг

      Свободное желанье лучшей доли.

70 Вот отчего всё дрогнуло вокруг,

      И духи песнью славили гремящей

      Того, кто да избавит их от мук".

73 Так он сказал; и так как пить тем слаще,

      Чем жгучей жажду нам пришлось терпеть,

      Скажу ль, как мне был в помощь говорящий?

76 И мудрый вождь: "Теперь я вижу сеть,

      Вас взявшую, и как разъять тенёта,

      Что зыблет гору и велит вам петь.

79 Но кем ты был — узнать моя забота,

      И почему века, за годом год,

      Ты здесь лежал — не дашь ли мне отчёта?"

82 "В те дни, когда всесильный царь высот

      Помог, чтоб добрый Тит отмстил за раны,

      Кровь из которых продал Искарьот,[850] —

85 Ответил дух, — я оглашал те страны

      Прочнейшим и славнейшим из имён,[851]

      К спасению тогда ещё не званный.

88 Моих дыханий был так сладок звон,

      Что мною, толосатом[852], Рим пленился,

      И в Риме я был миртом осенён.

91 В земных народах Стаций не забылся.

      Воспеты мной и Фивы и Ахилл,

      Но под второю ношей я свалился.[853]

94 В меня, как семя, искру заронил

      Божественный огонь, меня жививший,

      Который тысячи воспламенил;

97 Я говорю об Энеиде, бывшей

      И матерью, и мамкою моей,

      И всё, что труд мой весит, мне внушившей.

100 За то, чтоб жить, когда среди людей

      Был жив Вергилий, я бы рад в изгнанье[854]

      Провесть хоть солнце[855] свыше должных дней".

103 Вергилий на меня взглянул в молчанье,

       И вид его сказал: «Будь молчалив!»

       Но ведь не всё возможно при желанье.

106 Улыбку и слезу родит порыв

       Душевной страсти, трудно одолимый

       Усильем воли, если кто правдив.

109 Я не сдержал улыбки еле зримой;

       Дух замолчал, чтоб мне в глаза взглянуть,

       Где ярче виден помысел таимый.

112 "Да завершишь добром свой тяжкий путь! —

       Сказал он мне. — Но что в себе хоронит

       Твой смех, успевший только что мелькнуть?"

115 И вот меня две силы розно клонят:

       Здесь я к молчанью, там я понуждён

       К ответу; я вздыхаю, и я понят

118 Учителем. "Я вижу — ты смущён.

       Ответь ему, а то его тревожит

       Неведенье", — так мне промолвил он.

121 И я: "Моей улыбке ты, быть может,

       Дивишься, древний дух. Так будь готов,

       Что удивленье речь моя умножит.

124 Тот, кто ведёт мой взор чредой кругов,

       И есть Вергилий, мощи той основа,

       С какой ты пел про смертных и богов.

127 К моей улыбке не было иного,

       Поверь мне, повода, чем миг назад

       О нём тобою сказанное слово".

130 Уже упав к его ногам, он рад

       Их был обнять; но вождь мой, отстраняя:

       «Оставь! Ты тень и видишь тень, мой брат».

133 "Смотри, как знойно, — молвил тот, вставая, —

       Моя любовь меня к тебе влекла,

       Когда, ничтожность нашу забывая,

136 Я тени принимаю за тела".

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

1 Уже был ангел далеко за нами,

     Тот ангел, что послал нас в круг шестой,

     Ещё рубец смахнув с меня крылами;

4 И тех, кто правды восхотел святой,

     Назвал блаженными, и прозвучало

     Лишь «sitiunt»[856] — и только — в речи той;

7 И я, чьё тело снова легче стало,

     Спешил наверх без всякого труда

     Вослед теням, не медлившим нимало, —

10 Когда Вергилий начал так: "Всегда

      Огонь благой любви зажжёт другую,

      Блеснув хоть в виде робкого следа.

13 С тех пор, как в адский Лимб, где я тоскую,

      К нам некогда спустился Ювенал[857],

      Открывший мне твою любовь живую,

16 К тебе я сердцем благосклонней стал,

      Чем можно быть, кого-либо не зная,

      И короток мне путь средь этих скал.

19 Но объясни, как другу мне прощая,

      Что смелость послабляет удила,

      И впредь со мной, как с другом, рассуждая:

22 Как это у тебя в груди могла