Последний викинг. Сага о великом завоевателе Харальде III Суровом - Дон Холлуэй

и жители города заполонили огромную площадь, уже тогда понял, что сложа руки лучше не сидеть: «Я тотчас же оседлал коня и ускакал в центр города, где увидел такое, во что и сейчас с трудом верится».

В Айя-Софии забили колокола; там народ обнаружил прячущегося Алексия, который был рад присоединиться к восстанию. Когда скифы-евнухи Михаила постучали в ворота Студийского монастыря, он им предложил взятку за побег, и они – о чудо! – согласились. Окажись там варяги, это было бы невозможно, но, увидев, что похитители спокойно уходят восвояси, Алексий поспешил через ночной город к великому собору, чтобы разработать план контрудара, послал весть с просьбой о помощи различным сочувствующим ему сенаторам и патрициям.

К этому времени у большинства аристократов – особенно у всех оставшихся пафлагонцев – были куда более приземленные тревоги. Мало того что за связь с императором их кастрировали, теперь мятежники сносили поместья и даже церкви с монастырями, ими основанные, таща всё, что можно унести, и разрушая остальное. Дядя Михаила, нобилиссим Константин, вынужден был выбираться из собственного дома с вооруженными слугами. Он направился во дворец, где император в нерешительности оцепенел от страха.

Сначала Михаил расценил всё происходящее как не более чем мятеж. Осознав, что столкнулся с восстанием, и не имея четкого представления о том, как с ним справиться – сбежать или остаться и бороться, – он теперь не был уверен в собственных стражниках. «Даже некоторые из его наемников сейчас не проявляли прежней преданности и больше не исполняли приказы, – вспоминает Пселл, имея в виду скифских рабов Михаила, – в то время как другие стали вести себя совсем враждебно, выходили из повиновения и присоединялись к толпе».

Эти перебежчики из стражи могли оказаться только оставшимися варягами, для которых оскорбление своего лидера Харальда стало последней каплей. Пселл сделал акцент на том, что толпа была вооружена в основном камнями, но многие имели при себе мечи, копья и топоры, что указывает на оружие варягов. А если Харальд и его ближайшие соратники до того момента были в заключении, то заранее продуманного плана побега для их освобождения не было, поскольку Атталиат прямым текстом сообщил о первоочередной задаче мятежников: «Кое-кто из них ворвался в тюрьмы и выпустил на свободу заключенных, которые присоединились к восстанию».

«Потом против цезаря поднялся весь Константинополь, – вспоминает Матфей Эдесский, – и в городе произошло страшное побоище, с погибшими с обеих сторон. По улицам текла кровь, в том числе и в соборе Святой Софии».

К вечеру понедельника бо́льшая часть Константинополя лежала в руинах. Позже ставший одним из скальдов Харальда, а в 1042 году один из его варягов, Вальгард из Валлюра в Исландии записал это событие в стихе: «Языки пламени облизывали камни, потрескивающие угольки выпрыгивали из сажи, а из опрокидывающихся домов вверх поднимались столбы дыма».

Осадили Большой дворец. С дядей Константином Михаил набрался храбрости и приказал оставшимся отрядам подавить мятеж. Скифы заняли возвышенности – крыши домов и верхние края стен дворца – и принялись бросать камни, копья, метать стрелы в толпу. Как император и надеялся, внезапный отпор умерил пыл мятежников. Оставив на площади огромное число жертв, они вышли из поля видимости, чтобы обдумать следующий шаг, включая поиск нового лидера. Михаил и Константин осознавали, что не могут держаться вечно и каким-нибудь образом необходимо угодить разгневанному народу. Если мятежникам нужна Зоя, они ее получат. Из дворцовой гавани отправили корабль, чтобы вернуть ее из Принкипо.

После безумных событий воскресной ночи бывшая императрица смирилась со своей участью, довольная тем, что осталась в живых. Она даже не успела привыкнуть к своим немногочисленным комнатам в монастыре, как снова оказалась под конвоем. В монашеских платьях ее поспешно вывели с дворцовой пристани к императору и нобилиссиму, и всё это время она опасалась, что ее наказание пересмотрено, а ссылка заменена на ослепление или даже казнь.

Однако даже попав в такое затруднительное положение, Михаил и Константин отказались передать ей хоть какую-то власть. Зоя им понадобилась, только чтобы успокоить народ, больше ни для чего. Императрицей она больше не была и не будет. Она останется монахиней, а если откажется сотрудничать, то поставит свою жизнь под угрозу. Все их жизни окажутся в опасности. «Поэтому она не воспользовалась возможностью отомстить, обвинить тирана во всем, что пошло не так, или не стала держать себя иначе, – утверждает Пселл. – На самом деле она сочувствовала его бедственному положению, из-за этого даже проливая слезы».

Романтики сочтут, что Зое следовало предпочесть бесчестию смерть, однако, смотря правде в глаза, что она могла сделать? Она имела лишь опыт защищенной обеспеченной жизни, а последние двадцать четыре часа к ней относились как к преступнице. Та, которая распоряжалась жизнями других, вдруг обнаружила, что ее собственная висит на волоске.

Королевская кровь, которая всегда ей была опорой, уже ничего не значила. У Зои не было власти, никаких сторонников, ни одного спасителя. И Харальда тоже.

Конечно, она выполнила требования пафлагонцев. Через личный коридор ее вывели в кафизму, императорскую ложу ипподрома, где Михаил выставил ее напоказ толпе. «Он пытался обратиться к жителям города, – записал Скилица, – и объявить, что вернул императрицу и всё будет как прежде, но его никто не слушал».

Узнав об изгнании и возвращении императрицы, где еще мог быть Харальд, как не среди собравшихся на стадионе людей? Подобно остальным, он в изумлении смотрел на прекрасную августейшую особу в простых платьях, без знаменитых золотых волос, которую, как жертвенного агнца, преподнесли толпе.

С тех пор как император Юстиниан I приказал убить более тридцати тысяч жителей Константинополя прямо здесь, на этой самой арене, прошло немного больше пятисот лет. Однако Михаил Конопатчик – не Юстиниан. Народ его больше не боялся, а Харальд – меньше всех. Если людям нужен был вождь, теперь он у них был. «Со всех сторон на него посыпались проклятия, – написал Скилица об императоре. – С дорожек в него полетели камни и стрелы».

Под прикрытием скифских рабов отряд с императором поспешил обратно во дворец, оставив всех в замешательстве. Никто не мог определить, действовала Зоя по своей воле или под давлением. Она была