Серый ангел - Валерий Иванович Елманов

передовую, где рвутся снаряды и свистят пули у виска. Не рвутся и не свистят? Организовать имитацию. Возле немецких позиций сделать такое не трудно. Особенно, если договориться с Виттельсбахом, благо, всё равно обоим сторонам надо имитировать активность.

А вдобавок допустить «утечку информации». Мол, вот-вот, буквально на днях, начнётся германское наступление. Или наше. А их полк пойдёт в атаку первым. И расписать «радужные» перспективы.

Едва окончательно проникнутся и пару раз обмочатся, потолковать с каждым по душам. Дескать, можно и дальше тебя здесь оставить, авось выживешь, но есть шанс покинуть передний край. Не домой, ибо срок службы продолжается, а в долгосрочную командировку для оказания помощи по созданию крепкого тыла для действующей армии. К примеру, взяв на свой кошт полное обеспечение финансирования по восстановлению деятельности некоего военного завода, ставшего государственным.

Это для наиболее крупных деляг. Кто уровнем поменьше, пусть спонсирует налаживание работ КБ по созданию новых образцов вооружения. Так сказать, от каждого по возможностям.

А когда выполнит, на его сынишку указать, скорее всего, тоже здоровую дылду вполне призывного возраста. Дескать, за себя норму выполнил, молодца, а теперь за него потрудись. И ведь поработает, стервец, притом со всем своим прилежанием и усердием.

И тогда в карман государства от этих прилизанных и набриолиненных польётся не ручеёк – полноводная река из десятков и сотен миллионов. А может, и миллиарды…

Жестоко? Возможно. Зато справедливо. Февральская революция – отчасти и их рук дело. Точнее, не рук, а денег, но неважно. Главное – их. Кто вызвал в конце февраля массовые беспорядки среди питерских рабочих?! Ведь не только и не столько из-за отсутствия в лавках хлеба поднялись пролетарии. Имелась и другая причина – локаут[26], объявленный многими петроградскими фабрикантами. Причём одновременно, вот что настораживает. И получилось: в магазине даже хлеба не купить, а и был бы – так денег нет, поскольку уволен. Тут не только митинговать – на что угодно пойдёшь. И тряпкой любого цвета махать станешь, без разницы, красная она или, скажем, звёздно-полосатая.

Кстати, после взятия Петрограда Батюшину этими массовыми увольнениями тоже поинтересоваться стоит. Глядишь, ещё уйма призывников сыщется. Или висельников – в зависимости от доказательств. Впрочем, если они главных заводил-политиканов сдадут, Гучкова, Родзянко и прочих, можно к мелкой сошке и гуманность проявить. Зато верховодам никакой жалости.

Николай Николаевич меж тем деликатно кашлянул в кулак и напомнил:

– Вы сказали «думается», но не продолжили.

Виталий внимательно посмотрел на Покровского, прикидывая, стоит ли поделиться перспективными идеями. Пожалуй, ни к чему. Во-первых, не одобрит, здесь народ щепетильный, а во-вторых, может невзначай разболтать. Тогда эта публика, чего доброго, порскнет в разные щели подобно крысам – поди найди.

Не-ет, только неожиданность обеспечит успех. Она и… генерал Батюшин.

– Да нет, так я, – смущённо улыбнулся Голицын.

Покровский понимающе кивнул и, видя, что они одни, негромко осведомился у Виталия:

– А как вы полагаете, светлейший князь, куда именно Регентский совет думает истратить деньги, кои после столь существенных поправок и изменений останутся в казне?

Взгляд его изображал наивность и ангельскую простоту, но Виталий прекрасно понял подлинную суть вопроса: «А куда вы их…» Далее по тексту.

– Думаю, вы уже и сумму остатка прикинуть успели, – усмехнулся Голицын.

– В общих чертах, – скромно ответил Николай Николаевич. – По самым грубым подсчётам, вычтя предполагаемые расходы, образуется и впрямь немалая сумма, около семидесяти миллионов золотых империалов.

«Ишь ты», – покрутил головой Виталий, восхитившись, сколь быстро его собеседник успел подсчитать. Правда, неточно, да и то как сказать. Ведь Голицын на заседании не озвучил, что в Россию в скором времени привезут и залоговое золото.

Не забыл – специально умолчал. Пусть народец охотнее проголосует за отказ от обмена наштампованных Временным правительством и большевиками бумажек. Стало быть, если и дал Николай Николаевич существенную, чуть ли не вдвое, промашку, то исключительно по незнанию.

Поправлять его Голицын не стал. Рано. А про подсчитанные Покровским излишки пояснил. Мол, все они уйдут по трём направлениям, из коих первостепенным ему видится приобретение за рубежом сельхозмашин и продажа их крестьянству под низкий процент.

– Это хорошо, – оценил Покровский. – Как раз кстати и золотишко окажется, кое нам всё равно в таком количестве не потребуется.

– То есть? – нахмурился Виталий.

Покровский вздохнул и принялся пояснять азы политэкономии, втолковывая, что, дескать, за вторым этапом реформы непременно должен последовать третий – изъятие излишков денежной массы. Причина проста. Товаров-то в таком количестве в стране нет, и навряд ли скоро появятся. Следовательно, производители станут требовать три-четыре золотых империала за то, что ранее, до войны, стоило всего один. И получится, что даже невзирая на золото обуздать инфляцию не выйдет.

Тон был самый доброжелательный, но снисходительный взгляд финансиста говорил о многом. Стало ясно, что теперь его мнение о своём начальнике где-то на уровне плинтуса. А если и выше, то ненамного.

«Ну и чёрт с нею, с рухнувшей репутацией!» – беззаботно подумал Голицын. Тем более он вскоре вообще свалит с этого поста. И его уход уже никто не сможет назвать постыдным бегством, ибо главную проблему решить удалось, а текущие дела всегда остаются.

Посему и покидать Особый совет можно «шествуя важно походкою чинной». Благо, есть кому передать бразды правления – Маниковскому, который вовсю налаживал порядок с транспортом, действуя кнутом и пряником в отношении могущественного Викжеля.

Впрочем, со стороны последнего практически не поступало жалоб. Аж удивительно. Очевидно, прежнее положение вещей, когда самонадеянные большевики нагнули их контору в известную сексуальную позу, не нравилось им куда сильнее, посему поведение Маниковского руководству Викжеля ныне казалось уже благом.

И Голицын, внимательно выслушав Покровского, намотал на ус полученные знания, а сам в свою очередь осветил ему остальные два направления главных трат. Это восстановление городов и научные разработки, для которых потребуются гениальные умы. Как зарубежные, при условии их переезда в Россию, так и местного разлива. Для вящей убедительности назвал навскидку несколько фамилий: Циолковский, Сикорский, Зворыкин, Фёдоров, Дегтярёв, Токарев…

Неожиданно вспомнился школьный учебник литературы, рассказывающий об умирающем от голода Блоке. А ещё Грин и Брюсов, которым тоже доводилось несладко. И Беляев. Не говоря про Куприна и Бунина. Да и художников талантливых немало. Один Васнецов чего стоит. А Кустодиев, а Репин? Да мало ли. Ради таких и последнего рубля не жалко. Словом, есть на кого потратиться.

Меж тем Николай Николаевич, чуть помявшись, осторожно заметил:

– Своих гениев поддержать в столь тяжкие времена – дело святое. А то кое-кто и рад бы свой труд государству преподнести, так оно само его отталкивает… из-за