Макото Синкай. Чувственные миры гениального японского аниматора - Алексис Молина

того, что новое поколение вынуждено искать ответы, в то время как его поколение жило в основном без забот. Но «Дитя погоды» – прежде всего фундаментально катарсический жест, идеально соответствующий всему, что до сих пор воплощало кино Синкая: его почти болезненное желание выразить словами и образами подростковое восприятие мира, которое теперь неразрывно связано с климатической тревогой. Но это не значит, что оно лишено любви.

Сделав Хину жрицей погоды и наделив ее мистическими способностями, Синкай придает фильму сакральное измерение – сверхъестественное теперь играет важную роль. Дары девушки проистекают непосредственно из синтоистской традиции, и она обретает их, молясь под ториями. А Ходака работает в газете, специализирующейся на паранормальных явлениях. Однако мистика воспринимается болезненно, ведь предписание Хины к самопожертвованию исходит от религиозного авторитета, а то, как она использует свои силы, несмотря на всю ее добрую волю, можно сравнить разве что с формой проституции (хотя она только что избежала ее, вырвавшись из лап бандитов). Этот тезис выдвигает итальянский ученый Дарио Лолли в своем интересном эссе[54]. В нем исследователь показывает, что фильм хотя и насыщен анимистическими образами, но не предлагает никакого посредничества между человеческим и нечеловеческим, подразумевая, что, столкнувшись с силами, имеющими духовное происхождение, первая реакция Ходаки и Хины – капиталистическая: их коммерциализация, и это, по мнению Лолли, перекликается с тем, как сам Синкай эстетизирует катастрофическое метеорологическое явление и даже использует его для рекламы товаров.

Хотя критика понятна, интересна и открывает путь к иному прочтению творчества Синкая, нам кажется не менее важным охарактеризовать ее и предложить противоположное прочтение. Мистическое в фильме почти всегда показано как необходимый инструмент для отображения эмоциональной жизни персонажей, а самые красивые моменты почти всегда магические или сверхъестественные. Например, одиночество и страдания Хины перед лицом обременительного задания, которое ей поручили, никогда не были показаны лучше, чем когда девушка обнаруживает себя распростертой над миром, единственной человеческой фигурой, буквально затерянной на облаке, где ее неустанно атакуют рыбы из дождевых капель. В этих сценах мистическое становится метафорой, чувствительной, наглядной и яркой иллюстрацией изолированности героини. По-другому, но в том же смысле, последние мгновения, разделенные подростками во время ночи в отеле, благодаря своему мистическому аспекту, создают трогательную сцену. Когда девушка распахивает халат, чтобы обнажить свою грудь, которая практически исчезла, первый инстинкт Ходаки – отрицать, что он смотрит на нее, но он берет себя в руки: «Я смотрю на тебя, Хина». Он говорит это сквозь слезы, становясь единственным свидетелем полного исчезновения героини. Это сцена, в которой сверхъестественное – трансформация тела Хины – делает возможным обнажение и откровение, к которым режиссер не готовил аудиторию. В этом сила духовных и сновидческих элементов фильма: они являются катализаторами, позволяющими эмоциям выплеснуться наружу, показать невидимое, обойти барьеры реализма, передать переживания: чувство одиночества или опустошенности перед лицом непосильной ответственности или неразрешимого кризиса. Под эгидой этих мистических моментов любовь героев друг к другу развивается с наибольшей силой: слезы Ходаки при взгляде на исхудавшее тело девушки – это слезы влюбленного, который не хочет терять любимую, а их падение с вершины облака – это не только метафора их попыток достичь друг друга, но и прекрасная иллюстрация их отношений, когда юноша кричит во всю мощь своих легких, что он предпочел бы эту девушку целому миру. Так что если фильм не предлагает новой концепции сакрального, если он не рисует новых отношений с природой и нечеловеческим, то, возможно, потому, что отводит этим мотивам другую роль, превращая их в скрытую от чужих глаз местность, где духовное чудо всегда идет рука об руку с чудом любви.

В завершение темы фильма «Дитя погоды» можно сказать одно. Это, без сомнения самый ритмичный фильм режиссера. Все в нем движется быстро, все находится в движении. Это работа, наполненная энергией, далеко ушедшей от его ранних полнометражных фильмов с их приглушенной атмосферой, и она радикально меняет попсовый поворот, в который кинематограф Синкая, казалось, ушел в «Твоем имени». Однако стремление к скорости не идет в ущерб визуальному мастерству режиссера: «Дитя» богат образами, а монтаж, кадрирование и точность делают фильм просто потрясающим. Это настоящий шедевр, и, безусловно, его главное качество – в самые прекрасные моменты фильм сияет силой и благородством, которые сметают все на своем пути. В доказательство этого достаточно взглянуть на падение Хины и Ходаки в последние минуты. Необъятные широкие кадры, соединенные с крупными планами протянутых рук двух подростков, признание, выкрикиваемое молодым человеком, и музыка, хор, сопровождаемый энергичными хлопками в ладоши, – эта сцена состоит из чистых эмоций. Она почти неправдоподобна, но работает идеально, заряжена оптимизмом и солнечной энергией, которые, кажется, определяют фильм больше, чем все остальное, о чем он может сказать. Экологическая сказка? Язвительная атака на поколение Синкая? Безответственная ода любви и индивидуальности? Размышление о самопожертвовании? История о борьбе поколений? «Дитя погоды» мог стать сразу всем, но прежде всего это фильм, главным качеством которого стал отказ от предписаний. В эпоху антропоцена и климатических катастроф Макото Синкай делает выбор в пользу эмоций, и перед лицом грядущих бедствий вместо указаний на правила поведения или утверждения истины он выбирает двусмысленность. Показывая кадры наводнений, обрушившихся на его страну в реальности, он заканчивает фильм принципиально эгоистичным выбором перед лицом сложившейся ситуации. После титров зритель так и не узнает, что делать с глобальным потеплением, поскольку никакого решения не предлагается. Нас не успокоили, но и не растревожили. Зритель покидает кинотеатр с уверенностью в том, что можно продолжать наслаждаться фильмами Синкая, их энергией и красотой.

Правда, было бы хорошо, если бы все мы в итоге не утонули.

«Судзумэ, закрывающая двери»

Воспоминания на каждом шагу

Предпремьера. В Grand Rex. Возможность завершить книгу. Уникальный момент. Сначала – взволнованная публика, затем – ведущий, который чересчур старается на сцене. После, когда аплодисменты стихают, на сцене появляется Синкай.

Это стало чем-то вроде ритуала. Раз в три года или около того режиссер разбивает лагерь в сотрясаемом забастовками Париже и представляет французской публике свои фильмы. В 2023 году в столицу Франции приехала его седьмая полнометражная картина «Судзумэ, закрывающая двери», ставшая успешной в Японии. В 2022 фильм занял третье место по кассовым сборам в японских кинотеатрах, уступив по популярности фильмам-гигантам «Ван-Пис: Красный» (Горо Танигути, 2022) и «Топ Ган: Мэверик» (Джозеф Косински, 2022). Но кино Синкая – это не просто сверхэффективная машина для печатания билетов на сеансы. «Судзумэ» хоть и отлично работает с коммерческой точки зрения, но важнее то, что эта