Финно-угорские этнографические исследования в России - А.Е Загребин

промышленности включало в себя солеварение, заготовку и обработку ко­рабельного леса, железоделательное производство с учетом его роли в колонизации края. В этой же связи автор касается развития местных ремесел и торговли. Глава четвертая «Eintheilung und Bevölkerung/Деление и население» (S. 260-281) состоит из двух частей: первая явля­ется историко-статистическим описанием уездного г. Яренска и его ок­рестностей; вторая часть, аналогичная первой по структуре, посвящена г. Усть-Сысольску и его уезду. Рассматривая месторасположение горо­дов, их планировку, застройку, численность жителей, их занятия, Шёг­рен представляет их историю с помощью анализа выявленного архи­вного материала, предваряющего следующую более пространную часть работы.

Глава пятая «Geschichte und Alterhümer/История и древности» (S. 281-433) является попыткой отображения истории финно-угорских народов на исследуемой территории. Не ограничиваясь историей наро­да коми, автор последовательно выстраивает собственную концепцию исторической динамики в региональном разрезе, включая миграцион­ные и ассимиляционные процессы, по его мнению, имевшие место на землях от Ладожского озера на западе и до Урала на востоке. Глава является сердцевиной всей монографии, представляя собой синтез эмпи­рического материала, нарратива и письменных источников, собранных Шёгреном в ходе его четырехлетних странствий по Европейскому Севе­ру. Высказанные здесь идеи получат затем развитие в публикациях академического периода его жизни. Примечательно, что пятая глава имеет собственную структуру, демонстрируя особый статус среди про­чих, она значительно расширяет содержательную часть исследования, привлекая новизной интерпретации источникового материала.

Глава шестая «Gegenwärtige Bewohner/Современные жители» (S. 433­446) в целом продолжает начатую тему и начинается с цитирования высказываний о коми-зырянах немецкого ученого Ю. Клапрота. Оп­ровергая одно положение Клапрота за другим, Шёгрен выступает оп­понентом данного этнолингвистического исследования, прежде счи­тавшегося образцовым. Взглядом заинтересованного наблюдателя, он описывает современный ему быт коми-зырян, касаясь не только трудо­вых будней, но и народных игр и развлечений. Этнографические сюже­ты представлены им в записях коми свадебного и погребального обря­дов. Приводя примеры местной устно-поэтической традиции, Шёгрен приводит записи двух народных песен и одиннадцати загадок, тексты которых снабжены немецким переводом. Особенностью главы являют­ся авторские поиски финно-угорских культурных параллелей, прежде всего, между коми и финнами, в частности, в сфере народной поэзии.

Глава седьмая «Sprache/Язык» (S. 446-459) впоследствии найдет про­должение в лингвистических работах самого Шегрена и его преемника в Академии наук Ф.И. Видемана. Фиксируя факт несомненного родства коми и финского языков, Шёгрен задается вопросом, на каких историко­лингвистических основаниях оно базируется. В данном случае его заоч­ными оппонентами становятся немецкие филологи И.К. Аделунг и И.С. Фатер, которые не обнаружили фактов такого родства, опираясь лишь на лексический состав финского и коми-зырянского языков. По мнению Шёгрена, если бы они обратили внимание не на слова, которые столь подвержены динамике, как, например, в финском языке под герман­ским влиянием, а в зырянском, под влиянием русских заимствований, а на грамматическую структуру, то их выводы могли бы быть иными.

Переходя далее к структуре коми-зырянского языка, Шёгрен показы­вает ареалы распространения его диалектов, зафиксированные им в рай­онах Усть-Сысльска, Яренска, на верхней Вычегде и на Удоре. Лишь удорский диалект, по его мнению, серьезно отличается от остальных, что является результатом языковых контактов зырян и ненцев. Повы­шенное внимание к уцорскому диалекту было отчасти обусловлено шёгреновской критикой «Зырянской грамматики» А. Флорова. Шёгрен пишет, что данная работа построена преимущественно на удорских ма­териалах, которые не могут быть достаточно репрезентативны в отноше­нии всего коми языка. Кроме того, грамматика Флорова содержит мно­жество неточностей, возникших под влиянием попытки автора прибли­зить структуру зырянского языка к русскому, например, указывая лишь шесть падежей в отличие от обнаруженных Шёгреном тринадцати. Оби­лие же падежных форм, по его убеждению, есть одна из важнейших отличительных черт финских языков. Анализируя фонетические особен­ности зырянской речи, он отмечает ее сходство с финской в практике перенесения ударения на первый слог и выпадения конечной гласной.

Композиционным центром монографии А.И. Шёгрена «Зыряне:...», является ее пятая глава, которая, хотя это и может показаться стран­ным, напрямую не касается истории народа коми, актуализируя про­блему реконструкции этнической истории «чуди». Легенды о «чуда­ках», «чудском народце» и «чудских кладах» стали неотъемлемой частью устно-поэтической традиции Русского Севера и прилегающих к нему земель. Научная проблематика, связанная с чудью, неоднократ­но звучала в историографии и прежде, но заслуга Шёгрена состоит в том, что он первым предпринял попытку поставить ее на прочную эм­пирическую основу, инициировав многие последующие шаги исследо­вателей. Ключевым моментом «шёгреновского подхода» к предмету ис­следования становится анализ собранных им разнохарактерных сведе­ний, имеющих отношение к «чудским древностям» в целом и территории Заволочья, в частности. В связи с этим, первая часть главы (S. 281-325) является вводным, детализированным описанием источ­ников: изученных им летописей, собранных легенд и исторических преданий, данных из писцовых книг, ономастики и этнографии, срав­нительное изучение которых помогает автору пролить свет на древнее население края, известного по русским источникам как «Заволочская чудь». Почти сразу Шёгрен формулирует свою основную мысль о том, что под этим, скорее всего, собирательным названием в разное время и при разных обстоятельствах скрывались саамы, карелы, емь (по его мнению, предки финнов-хямэ), пермские народы и даже, возможно, ненцы. Однако приоритет оставался за карелами. Доказательная база выстраивается исследователем с помощью исторического анализа из­вестной легенды о стране Пермии/Биармии, зафиксированной в том числе в описании плавания норвежца Оттера из Халоголанда, с при­влечением этнографического и топонимического материала. Подробно разбирая отрывочные сообщения скандинавских саг и лежащих в их основе мифов, он предполагает, что места расселения древних коми могли простираться до беломорского побережья. Западных соседей, которых, Шёгрен идентифицирует как «заволочан», карелов, саамов и емь. Данное предположение вызвало длительную дискуссию, имею­щую продолжение и в наши дни. Свое слово о «чуди заволочской» сказали и более молодые коллеги Шегрена, М.А. Кастрен и Д.Е.Д. Европеус. Причем, Кастрен одним из первых выдвинул идею о вепсском происхождении, по крайней мере, большей части населения Заволочья в дославянскую эпоху, указывая на его связь с летописной Весью. Хотя, он не отрицал и возможного проникновения в регион карельских групп, на что указывал в последствии Д.В. Бубрих. Финский фольк­лорист и историк Европеус также первоначально склонялся к отожде­ствлению чуди заволочской с вепсами, но затем предложил оригиналь­ное видение проблемы, включив территорию Подвинья в зону распро­странения древних угров.

Не менее важным вопросом, чем этническая идентификация чуди заволочской, является вопрос о территориальной локализации Заволо­чья. Обращаясь к этой проблеме, Шёгрен связывает происхождение слова «Заволочье» с этнонимом «Саво», аргументируя тем, что данная форма восходит ко времени новгородской экспансии, в том числе и в область современного Саволакса в восточной Финляндии. Ощущая славянское давление, некоторые местные карельские группы начинают