Не измени себе - Алексей Першин

— По пунктам не могу, потому что пункт один. Это Василий Василич подсказал мне тему дипломной работы.

— Вы хотите сказать, диссертационной работы?

— Почему диссертационной. Я тогда не думал ни о какой диссертации. Получил разрешение сдавать экстерном, сдал все зачеты и экзамены. А когда подошло время, Протасов подсказал тему для диплома, и я написал.

— И это все?

— А разве подсказать по-настоящему актуальную тему — мало?

— Понимаю вас. Разумеется, немало. Но речь идет о том, что кто-то ведь с вами делился своим накопленным.

— Это вы правильно заметили. Только не один профессор Протасов, а еще несколько немецких коммунистов. Но я их всех упомянул в работе.

— Простите, вы, конечно, хорошо знакомы с Аллой Васильевной Протопоповой.

— Конечно.

— А какую она оказала помощь в создании диссертации?

— Абсолютно никакой. Доцент Протопопова даже не знала, о чем я пишу, как и вообще кто-либо на факультете.

— Это действительно так?

— Если это необходимо, могу дать партийное слово.

— Нет-нет, этого вполне достаточно. И последний вопрос… Уж извините. Кем вам доводится товарищ Вальцова? Борис добродушно улыбнулся.

— Тещей. Но я бы еще назвал ее добрым своим другом. — По каким соображениям?

— Личным… Во всяком случае, к моей работе теща отношения не имеет.

— Так ли это?

— Разумеется. Впрочем, вру. Она помогла мне быстро перепечатать работу, потом переплести ее.

Собеседник мягко рассмеялся.

— Дорогой мой Дроздов. У меня к вам просьба. Не могли бы вы на днях забросить мне по пути черновик вашей диссертации?

— Хорошо. Пожалуйста. Только я не пойму, зачем это министерству? Там все исчеркано-перечеркано.

Опять последовал вздох.

— Формальность. Нужна экспертиза. Но вы не беспокойтесь. Рукопись непременно возвратим.

— Могу подарить.

— Э-э, батенька. Подождите разбрасываться.

На этом они расстались. Тепло и даже, как показалось Дроздову, дружелюбно.

…И покатились дни с той поры. Они бежали быстро, складывались в недели, в месяцы. А министерство молчало. За это время Борис успел сдать все зачеты и экзамены технического вуза (к счастью, их оказалось не так уж много) и подготовить положенную по объему дипломную работу, вернее сказать, то был дипломный проект. Дроздов использовал их совместную с Григорием Зоновым работу по превращению станка-полуавтомата, где не последнюю роль сыграл новый зоновский узел, в автомат. «Авторские свидетельства» тогда получили не только Зонов, Дроздов и Астахов, но еще пятеро конструкторов. Дипломный проект Дроздова был принят, и ему вручили диплом об окончании технического вуза.

На другой же день после защиты профессор Резников пригласил Бориса к себе и предложил место в очной аспирантуре.

— Кандидатский минимум вам сдать будет нетрудно, а диссертация — готова, — поддержал Резникова и пришедший на беседу Протасов.

— Помилуйте… Сорокалетнему дяде и вдруг — в очную аспирантуру! — рассмеялся Борис. — Я уверен, что это не по возрасту… Даже формально. Есть и другая причина, и я бы ее посчитал основной. В мои намерения не входит расставаться с заводом. Поймите меня правильно.

Протасов вскочил и начал вышагивать по кабинету.

— Борис Андреевич, отказываюсь понимать вас. Когда-то ведь придется расставаться со штанишками школьника.

— Я бы, Василий Васильевич, завод не приравнивал к школе, а меня лично — к школяру. Тут принципиальные соображения, не каприз.

Вмешался спокойный и уравновешенный Резников:

— Прошу вас, Василь Василич… Может, присядете?

Протасов сел, однако это его нисколько не успокоило.

— Какое имеют отношения частные дела завода к огромному фронту политической экономии? К философии, наконец? Вы же ученый, Борис Андреевич! Это же безумие — растрачивать свои силы на второстепенное.

— Работу на заводе не могу считать занятием второстепенным. А что касается аспирантуры, можно ведь заниматься и в заочной…

На этот раз быстро поднялся со своего места Резников.

— Слова Бориса Андреевича вполне разумны. Как вы, Василий Васильевич?

— Возражений не имею, — согласно кивнул и Протасов.

…Процедура с зачислением в заочную аспирантуру, вернее согласование этого вопроса с министерством заняло чуть меньше времени, чем сдача кандидатских экзаменов и подготовка к печати автореферата.

Но вот наконец были завершены все формальности для защиты кандидатской диссертации. В полукруглый зал, где обычно заседал ученый совет вуза, Борис Дроздов вошел с дипломом инженера-станкостроителя и экономиста, а через три часа вышел кандидатом экономических наук.

Глава четвертая

Зависть

Борис открыл глаза. Увидел трехрожковую люстру. Она вдруг закачалась, потом раздвоилась и начала расплываться в тумане.

«Что за чепуха? Где я нахожусь?»

Стал напрягать память, но сколько ни силился — вспомнить ничего не мог. Все тело ныло. Попытался пошевелить ногой — острая боль резанула в шейных позвонках и отдалась в затылок.

«Да что же это со мной? Совсем мне память отшибло, что ли?»

Не поворачивая головы, повел глазами влево, вправо. Увидел три койки, а на них сплошь забинтованные белые куклы. Понял: находится в больнице. Но почему, почему? Наконец смирился. Решил для себя: если уж очнулся, память восстановится, не надо ее насиловать. В таких случаях сон — лучший выход из положения. Спать! Воля всегда его выручала. Минут через пять Дроздов уже спал, так и не вспомнив, как он попал на больничную койку.

А случилось следующее…

Недели через две после похорон Сталина, когда потрясение от случившегося стало постепенно сглаживаться, Дроздова пригласили в Министерство высшего образования. Решался вопрос о его работе. Вопрос этот и для него самого, и для завода, где он проработал почти четверть века, и для двух министерств (станкостроения и высшего образования) был достаточно серьезным. Сам же Дроздов даже думать не хотел, что должен расстаться с заводом.

В тот день с Дроздовым состоялся серьезный разговор в кабинете заместителя министра высшего образования Зеленкова. Замминистра, как и сам Дроздов, оказались в затруднительном положении.

— Иван Иваныч, да поймите меня правильно, — приложив ладонь к груди, убеждал Дроздов собеседника. — Я не оспариваю ваши слова, что знания у меня есть и они свежи. Но поверьте, чтобы посвятить себя воспитанию студентов, одних знаний мало.

— Согласен. Необходимы методологические навыки. Но, по нашим сведениям, вы и здесь уже кое в чем успели…

— В том-то и дело, что нет, Иван Иваныч… Не педагог я по складу характера и по опыту работы.

— Позвольте, на чем основаны такие выводы?

— Отвечу. Как мы условились, я полгода читал спецкурс. А когда начал принимать экзамены, только восьми слушателям мог поставить хорошие оценки, с десяток натянул на «удовлетворительно», под нажимом доцента Протопоповой, остальным, а их пятнадцать, выставил «неуды». Вот и делайте выводы: или я скверно читаю, или тем людям, ради которых стараюсь, просто-напросто не нужны эти знания.

Заместитель министра терпеливо слушал Дроздова и сочувственно кивал головой. Борису казалось, что тот полностью с ним согласен.

Но вот Зеленков заговорил:

— Борис Андреич. Мы интересовались вашим спецкурсом. Прочли вы его хорошо. Нет сомнений, вы много знаете. Но напрашивается и другой вывод: вы хотите, чтобы студенты сразу же усвоили столько же, сколько знаете вы. А правомерны ли ваши требования? Как вы считаете?

— Не понимаю.

— А все просто. У студента десятки предметов. Он усваивает и одно, и другое, и пятое, и десятое. Вы копили свои знания на протяжении многих лет. Знания ваши не только обширные, но и устоявшиеся. Вы знаете, что фундаментальных учебников по вашему предмету пока еще нет, — студенты, что смогли, то записали, а остальное они искали по дополнительным источникам. А времени на освоение материала у них мало. Ведь так же?

— Пожалуй, так.

— Не спорю, есть среди студентов и какая-то часть оболтусов, папенькиных сынков, которых устроили по принципу КПУ.

— А это что такое? — удивился Дроздов.

— О, Борис Андреич! Вы еще неискушенный человек… КПУ это сокращенно: «куда папа устроит».

Дроздов озадаченно молчал.

— Вам странно, не правда ли? Однако это житейская истина… Но это, так сказать, особая проблема. А есть в этом вопросе и третья сторона, лично вас касающаяся.

— Лично меня?

— Да, батенька. Вы не только строги, вы просто свирепы.

Лицо Дроздова заалело. Хотелось немедленно возразить, но давняя привычка к сдержанности, когда его критикуют (критика — хинин, глотай — помогает), заставила его смириться, хотя Зеленков намеренно сделал паузу, в ожидании резких возражений.