Оборона Пальмиры, или Вторая гражданская - Пётр Межурицкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И государь подписал указ об удушении Южной Пальмиры прямо в колыбели. Гонец с предписанием немедленно заморозить строительство города в связи с полным отсутствием целесообразности его существования в природе отныне и впредь уже отправился в дорогу, когда некая затейливая интрига поставила все с ног на голову.
Один из придворных, которого император опрометчиво числил среди, безусловно, своих людей, как бы в порыве искреннего восторга забыв всякую осторожность, публично воспел мудрость государя.
– Какая своевременная мера! – воскликнул он. – Ведь еще князь Потемкин направил вашей покойной матушке докладную с подробнейшим анализом того вреда, который, несомненно, причинит нашей Богом хранимой империи само существование Южной Пальмиры.
– Потемкин? – напрягся государь, и в глазах его отразились такая бездна всего нехорошего, что присутствующие при сем немедленно втянули головы в плечи. – А ну-ка вернуть гонца!
Надо ли пояснять, какие чувства испытывал император к отъявленным фаворитам своей матушки? Так Южная Пальмира обосновалась на карте государства Российского. А немногим более полутора веков спустя в этом городе родились и живут почти все герои нашего повествования.
Однажды Аркаша заболел. На вызов пришла участковый врач, совершенно измотанная самой благородной трудовой деятельностью за смехотворную зарплату женщина. Войдя в комнату, она присела на стул, расстегнула зимнее пальто, открыла школьный портфель с допотопными медицинскими принадлежностями и ворохом бумаг и, не глядя на больного, устало, но профессионально поинтересовалась: «На что жалуетесь?». Аркаша сразу ее узнал, потому что это была не кто иная, как Верочка Семисветова.
– Я Аркадий Горалик, разве вы не помните меня, доктор? – спросил он, и в голосе его прозвучала обида.
– Конечно, помню, – искренне обрадовалась Верочка. Она и впрямь узнала его, хотя в первый и последний раз они видели друг друга в день Аркашиного появления на свет. – Куда же вы исчезли так надолго?
– Я не исчезал, обо мне газеты писали.
– Я газет не читаю.
– Меня и по телевизору показывали, правда, давно.
– Я и телевизор давно не смотрю.
– Как же вы живете?
– Это как вы живете? Разве можно читать эти газеты и смотреть этот телевизор?
– Но у меня других нет.
– Поэтому вы и болеете.
С этими словами Верочка принялась осматривать больного. Осмотрев, резюмировала: «Граница сердца слева несколько увеличена, отчетливых шумов нет, периодическое раздвоение первого тона. На митральном клапане выраженные сильные тоны. Граница печени увеличена до края реберной дуги, и вообще, вы сильно изменились за последние двадцать лет. Однако все можно поправить, если вы не будете принимать лекарства, которые я обязана вам прописать, а воспользуетесь русскими народными средствами, которые я не имею права вам рекомендовать.
– Я еврей, – почему-то нашел нужным заметить несколько растерявшийся Аркадий, вовсе, впрочем, не подразумевая, что русские народные методы могут ему навредить. И уж совершенно неожиданно прозвучала реплика Верочки
– Никакой ты не еврей, а самозванец! Ты, если хочешь знать, вообще пока никто. Тебе даже неизвестно, мужчина ли ты.
Верочка и близко не имела в виду конкретных обстоятельств биографии пациента, но Аркадий понял ее именно в обидном смысле. Иначе и не могло быть. Несмотря на свои двадцать лет, сексуальным опытом он обзавестись не успел, что справедливо переживал как серьезный недостаток. Он даже не предпринимал попыток наладить отношения с женщинами, которые ему нравились. Зато с женщинами, которые не вызывали в нем никакого подобия любовного томления, он по-человечески сближался очень легко и дружил с ними непринужденно. Каковы в этой связи были шансы Верочки на его дружбу, Аркадий пока не догадывался.
– Считать себя евреем или мужчиной только по праву рождения, в сущности, недостойно мыслящего существа.
– А кем должно считать себя мыслящее существо по праву рождения? – совсем уже опешил Аркадий. – Я по матери Горалик, а имени моего отца не знает никто. В том смысле, что мама никогда мне его не называла, и я почему-то уверен – не назовет. Не китайцем же мне себя поэтому считать, хотя все говорят, что они такие мудрые.
– Ах, как вы примитивно рассуждаете. Впрочем, вы больны. Я дам вам прочитать рукопись одного замечательного человека, в которой он неопровержимо доказывает, что Гитлер был женщиной.
– Причем тут Гитлер? – С вами совершенно невозможно разговаривать, такой вы темный и непросвещенный. Я просто обязана познакомить вас с замечательными людьми, которых, разумеется, в газетах не печатают и по телевизору не показывают. Что же касается вопросов пола, то мне предлагали стать мужчиной, и лишь пройдя через искушение реального выбора, я могу считать себя настоящей женщиной.
Аркадию почему-то стало дурно. Ему еще повезло, что рядом находился врач. Когда трудами Верочки ему опять более или менее сделалось хорошо, он только и сумел сказать:
– Бинарная номенклатура не есть дело выбора.
– Всякая номенклатура есть дело выбора, – не согласилась Верочка. Так они беседовали еще часа полтора, а через месяц расписались в одном из районных ЗАГСов Южной Пальмиры, узаконив таким образом свои супружеские отношения.
В приморском портовом городе с населением более миллиона человек ровно двадцать восемь из них независимо друг от друга сочиняли книгу под названием «О сущности всех явлений». Все они состояли на учете в управлении КГБ по Южно-Пальмирской области, но старший лейтенант госбезопасности Петров думал пока не о них.
«Мне уже сорок лет, и, стало быть, наверняка в живой природе не осталось ни одной кошки или собаки из тех, что населяли мир во времена моего детства. А воробьи, а голуби? А лошади, наконец? Интересно, как долго живет верблюд?» – вот о чем думал он, сидя в своем служебном кабинете в разгар ненормируемого рабочего дня. Между тем ближе всех к окончанию работы над рукописью названной книги по оперативным данным подошел некий Борис Семенович, бывший врач, а ныне пенсионер, член КПСС, участник войны. Пора было приглашать старика на беседу.
Жил он тихо и, судя по всему, был настоящим советским человеком, скорым на покаяние. Безусловно, он быстро и искренне согласится признать свое творчество идеологически вредным. Однако рутинная работа хотя и не сулила неприятностей, но и не обольщала особыми надеждами на продвижение по службе. Подобно поэту Гаврииле Державину и, вероятно, множеству других людей, Андрей Павлович попеременно ощущал себя то Богом, то червем. На сей раз захотелось разыграть партию Бога.
«А что если созвать подпольный съезд авторов книги „О сущности всех явлений“»? Что-то же должно из этого получиться, тем более что комбинация интуитивно ощущалась как несомненная своя польза и, следовательно, стоила того, чтобы побороться за ее осуществление на благо Родины. Вспомнился агент Херувим с явившейся к нему Богородицей и Ее странным заявлением о скором крещении евреев в его приходе. Имеется ли между всем этим какая-то связь? Дело в том, что более половины авторов злополучной книги были евреями.
Старший лейтенант Петров Андрей Павлович вернулся к аналитическим выкладкам. Вот предварительный итог его трудов на этом поприще:
АНАЛИТИЧЕСКАЯ ЗАПИСКА
В настоящее время непосредственным несанкционированным поиском истины в письменной форме в городе занимается двадцать восемь человек, из них:
Евреи* – 16 чел.
Русские – 8 чел.
Другие – 4 чел.
Из других:
Армяне – 1 чел.
Украинцы – 2 чел.
Неустановленной национальности – 1 чел.
* Из шестнадцати евреев по паспорту евреями являются восемь. По иудейским законам – из шестнадцати евреев евреями являются одиннадцать, а из двенадцати неевреев евреями являются пятеро, из них русских— 2, украинцев – 1, а также армянин (у всех указанных лиц бабушки по матери – еврейки). Однако догадывается, что он еврей, только армянин.
Андрей Павлович отложил перо и закурил. Ему стало до жути ясно, что на самом деле пересчитать евреев совершенно невозможно, но как ни крути, их получается абсолютное большинство. «Ну и черт с ними», – подумал старший лейтенант, потому что на душе и без евреев было достаточно муторно.
Только за последний месяц от трех сотрудников управления, в том числе от самого товарища подполковника, ушли жены. Впрочем, дело было не в том от кого ушли, но к кому. Добро бы к заморским военным атташе или хотя бы к своим доморощенным вышестоящим руководителям. Так нет ведь.
Одна сбежала с неким жуткого вида и запаха странником, каликой перехожим, специализирующимся в основном на академических кругах и обласканном ими за всякую ахинею то про златоглавого истукана с серебряными персями, то про состояние, в котором живет душа в ближайшее время после смерти.
