Почему распался СССР. Вспоминают руководители союзных республик - Аркадий Дубнов

мне сказал, что этой стране жить недолго: еще 10–15 лет – и Советский Союз потерпит крах. Я говорил: «Юрий Николаевич, ради бога, давайте так, чтобы вас никто не слышал, а то нас всех сейчас лишат гражданства и выселят». Денисюк был гений, но он был обижен на советскую власть за то, что Нобелевскую премию за изобретение голографии получил другой физик – Габор (а у него был более простой вариант), и мы все это понимали. И второй случай. В Ленинграде я ходил на лекции Гумилева: слушал его историю гуннов, древних тюрков… Во время одного из выступлений Гумилев рассказывал, что через 10–15 лет стране придет конец. «Хоть это и больно мне, – говорил он, – я же евразиец!» Эти два человека буквально предсказали конец советского государства. И это было потрясающе, хотя лично я был против.

– Когда в 1990 году вы стали президентом еще советской Киргизии, в чем вы видели свою задачу? Просто укрепить власть? Вы ведь тогда еще и оппонировали Компартии.

– К тому времени у меня было четкое видение того, куда вести страну, какие реформы в экономике осуществлять. Может быть, многое я с политической точки зрения делал неправильно. Я даже партию свою не создал, которая могла бы меня потом защитить. Но, что касается экономики, у меня была хорошая программа. Еще в Москве в Верховном совете я записался в комитет по экономическим реформам, понимая, что это главное на данном этапе. И я трудился: днем – в Верховном совете, а вечером и ночью штудировал Шумпетера, Кейнса, всех классиков рыночной экономики. Я работал в комитете, который возглавляли академик Олег Богомолов (царство ему небесное) и Павел Бунич – выдающийся экономист, чью школу я прошел. А еще там была железная литовская леди Казимира Прунскене. Среди советских экономистов было мало тех, кто разбирался именно в рыночной экономике. Я тогда прочел, как делать земельную реформу – мы же все-таки аграрная республика. Изучил труды Александра Чаянова (экономист, социальный антрополог, автор междисциплинарного крестьяноведения; в составе Госплана в 1920-е готовил первый план восстановления сельского хозяйства. – Прим. ред.) – его, как вы знаете, расстреляли в 1930-е, и реформы в СССР так и не провели. Зато я потом провел. Сначала в Кыргызстане, а потом опыт переняли наши коллеги в Армении.

– В каком году?

– Это были 1990–1993 годы. Но сначала нужно было укрепить власть, выдержать схватку с Компартией – тогда она у нас была мощная. Они даже в августе во время ГКЧП радовались, пили шампанское, говорили: «Наконец-то крышка Акаеву, сейчас избавимся от него!» – и писали ГКЧП на меня доносы. Когда мы приступили к реформам, первая была монетарная: мы ввели свою валюту еще до России. Я понимал, что Россия рано или поздно отключит нас от рублевой зоны, и опередил ее, поэтому выиграл. Ельцин злился на меня за это, но потом все прошло. Киргизский сом был введен 10 мая 1993 года – к этому времени у меня были отпечатаны все банкноты. Реализовать это удалось так. В Киргизии было золотое месторождение, и там был маленький золоторудный комбинат. У нас оставалось примерно полторы тонны золота, но не аффинированного (не очищенного от примесей. – Прим. ред.). Аффинаж обычно осуществляли в Новосибирске, а я эти полторы тонны перевез в Швейцарию. Там мы провели аффинаж и заложили золото в швейцарский банк UBS. В парламенте это дело раскрутили: почему в Швейцарию? Акаев на себя что-то записал? А мне нужна была валюта, чтобы напечатать банкноты в Лондоне – это было дорогое удовольствие. В итоге уже к концу 1992 – началу 1993 года несколькими рейсами в Бишкек завезли банкноты. Мы хранили это в тайне – я ждал удобного момента ввести валюту.

– Изначально за четыре сома, я помню, давали доллар.

– Да, сом в Средней Азии ходил почти как доллар.

– То есть некоторое время была твердая киргизская валюта.

– И довольно долго. С ее помощью мы победили инфляцию, а соседи колоссально проиграли, потому что им сбросили рубли, которые в России обесценились после реформы. Помню, через месяц после того, как мы ввели сом, в июне, мы собирались в Ташкенте, и там Борис Николаевич как раз выразил мне свое возмущение. А что мне ему сказать? «Виноват, Борис Николаевич, хотите – секите голову»? Не мог же я объяснить все как есть. И два соседа (Каримов и Назарбаев) мне говорили: «Слушай, ты что делаешь? Ты сам себе подписал приговор, осенью будешь ходить с протянутой рукой. Считай, что твоя карьера закончена». А вышло наоборот. В июле или в августе Россия провела деноминацию, и все старые рубли выбросили в Казахстане и Узбекистане. Конечно, соседи после этого начали винить меня: «Что же ты нас не предупредил! Борис Николаевич к тебе хорошо относится – наверное, он тебя предупредил». Но ничего подобного не было – я им говорил, просто ко мне не прислушались.

Теперь о сельском хозяйстве. Реформа проходила, по Чаянову, в два этапа. В первую очередь мы приняли закон о фермерских хозяйствах – то есть мы первыми вернули частную собственность на землю. Раздали значительную часть, но в Чуйской долине (земли на севере Киргизии. – Прим. ред.) мне помешал своим авторитетом [Апас] Джумагулов. Он был тогда премьером (с 1993 по 1998 год. – Прим. ред.) и уверял, что местные хозяйства – крепкие и их нельзя дробить. В итоге, как их у нас называют, красные директора разобрали самые лучшие земли и технику. Зато на юге – в Нарыне, Таласе и на Иссык-Куле – сельчане утверждали разделы на сходах и по справедливости.

– И это сработало?

– Сработало. Можно сказать, благодаря этому Кыргызстан выжил. И самое главное: мы дали землю всем, включая наших узбеков, и это сплотило население. А потом на юге страны выстраивались очереди по тысяче человек – жители из узбекских селений хотели поработать на наших землях. И наши фермеры нанимали их на сезон.

– Вашим союзником против Компартии тогда было Демократическое движение Кыргызстана (ДДК). С его помощью вы смогли побить коммунистов так, что на некоторое время Компартия даже была запрещена. Впрочем, потом вы вынуждены были разрешить ее деятельность без права на старый, советский бренд.

– Да, совершенно верно.

– Получается, Демократическое движение Киргизии ставило целью только победу над коммунистами – в отличие от народных фронтов в других республиках, требовавших самоопределения или даже государственной независимости.

– Да, и когда коммунисты ушли из политического поля, демократическое движение тоже сошло на нет. Впрочем, потом я все же привлек всех лидеров ДДК во власть – как на местах, так и на центральном уровне. В отличие от Эмомали Рахмона, я со всеми лидерами сотрудничал. Другое дело,