Первый шедевр - Яков Калинин

– Слушай, а это дельная мысль, – согласился Тим. – Поживешь годик другой, может этот хрен подуспокоится.

– Но… как же друзья, родные… Мы даже толком ничего не обсуждали…

– К черту всех! Это наш праздник, и мы его проведем так, чтобы понравилось нам, – улыбнулся Грег.

– Грегори, я даже не знаю… это так неожиданно…

– Просто подумай: мы можем надеть друг другу обручальные кольца на берегу теплого моря в солнечной Испании, или в короне той француженки с факелом на острове Свободы.

– Это… это здорово, Грег, но я не могу бросить практику и…

– Я буду писать картины, Лив. Омович сказал, что готов покупать их у меня напрямую. Ему понравилась моя работа, понимаешь? Мы будем наслаждаться жизнью и не будем ни в чем нуждаться. Я арендую небольшую студию…

– В которой будешь резать своим мастихином парней вроде меня, а?!

– … писать картины, а ты будешь растить нашего ребенка. Ну или наймем няню. Что скажешь?

– Я скажу, – Оливия выдержала паузу. – Что хотела бы немного пожить в Нью-Йорке.

Она не смогла сдержать улыбку. И Грегори наконец-то ее поцеловал.

– Хитро ты придумал, сукин сын, хитро.

– Но что нам делать со всем этим, – Оливия неопределенно обвела рукой пространство.

– Нужные вещи возьмем с собой, а не очень нужные отправим в контейнерный склад. Машину на долгосрочную стоянку, – быстро распорядился Грег.

– Никогда не думала, что соглашусь стать чей-то женой в ванной комнате, – сказала Оливия, вытирая слезы.

– Зато мы оба при параде, – засмеялся Грегори и снова ее поцеловал, прижав к себе.

Их прервал внезапный телефонный звонок. Оливия немного испуганно посмотрела на Грега: слишком поздно для звонка. Он пошла в просторную комнату и взяла трубку, нахмурив свои тонкие бровки, спустя полминуты Лив протянула телефон Грегу, сообщив: «Это тебя».

– Грегори Бой? – спросил излишне бодрый голос в трубке.

– Д…да, кто это?

– Дэвид Криспин, The Independed. Извините меня за поздний звонок, но мой редактор задал мне жесткую трепку и приказал, чтобы завтра к полудню я подготовил интервью с восходящей звездой, взорвавшей британское искусство кровавой абстракцией…

– Кровавая абстракция? Вот, как называется главная улика в моем убийстве! – расхохотался Тим.

– … мистер Бойл, понимаю, что вы очень занятой человек, но не могли бы вы уделить мне буквально сорок минут вашего времени завтра утром. Сможете?

– Простите, мистер Криспин, но мою картину купили буквально позавчера. Боюсь, предмет нашего разговора завтра будет отсутствовать.

– Почему ты говоришь как чиновник? Примеряешь на себя вид важной шишки?

– О, в этом нет необходимости. Это интервью не про картину, а про вас. Можно сказать, начало развития вашего личного бренда: ваш стиль, ваше вдохновение, ваш образ жизни. Раскроем вас как личность.

– Твой стиль – это убивать случайных людей и крошить их растворенный труп лопатой!

– Я… я даже не знаю… раньше никогда не общался с прессой…

– Не переживайте, мистер Бойл, мы, журналисты, самые обыкновенные люди, с блокнотом и диктофоном. У вас будет возможность ознакомиться с интервью перед публикацией. И, только представьте, сколько людей придут на вашу новую выставку!

– Новая выставка? Сколько людей придется вырезать и растворить для твоей новой выставки?

Грегори не знал, что ответить, но Оливия, стоявшая рядом и явно слышавшая разговор, энергично закивала головой, сжав свои изящные пальчики в кулачки.

– Хорошо, мистер Криспин, – нерешительно ответил Грег. – Куда мне подойти?

– Галерея мисс Уилкинс будет отличным местом для фото!

– Но…

– Встретимся там ровно в десять. Еще раз спасибо, мистер Бойл!

– Подождите!

Слишком поздно, собеседник уже бросил трубку. Оливия зажглась с новой силой и повисла на шее Грега.

– Ты моя суперзвезда, перевернувшая мир британского искусства! – заголосила девушка.

– Ты самодовольный кретин, согласившийся на публикацию в газете после жестокого убийства, – констатировал Тим.

Следующим утром заспанный Грег добрался до галереи. Сегодня она не была столь яркой и многолюдной: может, потому, что это было утро четверга, может, все стоящие картины, включая, конечно, его шедевр, были уже раскуплены. Помимо него и мисс Уилкинс, которая, увидев его, надменно фыркнула и закрылась в кабинете, выставку обходил длинный неряшливый мужик.

– Нет, ты только глянь: он будто переместился из семидесятых! Ему только брюк-клеш не хватает! – тыкнул пальцем в незнакомца Тим.

– Наверное, это художник, который надеется, что его картину кто-то купит, – тихонько ответил Грегори.

– Это патлатый мудак в засаленной одежде больше похож на педофила, – возразил Тим.

– Мне больше хотелось бы знать, где этот чертов журналист, назначивший встречу в такую рань.

Грегори взглянул на свои новенькие наручные часы: репортер опаздывал уже на двадцать минут. Краем глаза он заметил, что второй посетитель почти не смотрит на картины, лишь бесцельно