Империи песка - Дэвид У. Болл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первым испытанием этого вечера было проникновение в город, для чего им придется миновать большую городскую стену. Основная часть дневных споров ребят касалась способов проникновения. Поль думал, что они просто пройдут через одни из городских ворот, предъявив имеющиеся у них пропуска. Услышав об этом, Мусса выпучил глаза.
– Мы не можем пройти через ворота, – сказал он. – Merde, это же секретная миссия! Что мы скажем караульным? Что идем устраивать побег арестованного? И потом, нам ведь нужно будет возвращаться обратно, уже с твоим отцом.
На самом деле никто не стал бы их останавливать и допытываться даже в такое время. Комендантский час еще не был введен, и пешеходы в любое время дня и ночи двигались в обоих направлениях. Однако Мусса волновала не опасность быть остановленными. Муссе хотелось, чтобы их миссия имела определенный флер. Какое же это приключение, если ты спокойно проходишь через ворота? То ли дело, когда пробираешься под самым носом караульных. Просто пройти мимо солдат – в этом никакой выдумки, никакой смелости. Это вообще не по-французски – идти на виду, когда можно проникнуть незаметно.
– Я тебя понимаю, – наконец согласился Поль, хотя с каждым шагом он все сильнее нервничал, а план освобождения отца становился все менее привлекательным.
Но он не был трусом и не хотел даже думать о насмешках Муссы, которые обязательно обрушатся на него, если он откажется от замысла.
На краю Булонского леса они остановились возле дренажной канавы с настилом, внутри которой днем спрятали свое тайное средство передвижения – маленький плот и два весла. Ребята часто плавали на нем вблизи шато. В их нынешний план входило спустить плот на воду и поплыть по Сене. Туда, где в городской стене имелся проход, через который текла река. Прикрываясь тенью стены, они проплывут сквозь этот проход, а затем уже внутри Парижа причалят к левому берегу.
– Это будет проще простого, – обещал Мусса.
– А как насчет ворот шлюза? – спросил Поль.
Поперек реки были установлены большие навесные ворота, преграждавшие водное сообщение.
– У края ворот есть просвет. Наш плот совсем маленький. Прошмыгнем.
Ребята понесли плот и вскоре оказались у основания толстой каменной стены. Их продвижение утратило недавнюю легкость. Доски плота врезались в руки, кусты царапали лицо. Приходилось часто останавливаться и отдыхать. Они старались держаться в тени, однако по пути к реке им надо было пересечь две дороги. До первой они добрались очень быстро и едва не попались на глаза патрулю зуавов. Пришлось срочно ретироваться в кусты и ждать, пока патрульные отойдут подальше. На подходе ко второй они уже не торопились, а выжидали, всматриваясь и вслушиваясь, пока не убедились, что рядом нет никого. Миновав дорогу, они поспешили по пологому склону к воде. Над ними высилась темная громада стены. На парапетах дежурили солдаты, готовые встретить пруссаков огнем пушек, митральез и винтовок. На одном бастионе мальчишки разглядели лицо часового. Он дошел до конца прохода и остановился. В темноте неярко вспыхивал красный кружок от сигареты, которую он курил. Солдат швырнул окурок вниз, и тот долго и неторопливо падал. Вскоре часовой повернулся и исчез. На другом берегу реки, где тоже был бастион, виднелись силуэты тамошних караульных.
– Им до нас не больше дела, чем патрульным в Булонском лесу, – прошептал Поль.
– Знаю, – возбужденно закивал Мусса, пока очень довольный миссией; город превратился в вооруженный лагерь, и им предстояло проникнуть сквозь оборонительные сооружения. – Не шуми. Спускаем плот!
Совместными усилиями они спустили плот на медленно текущую воду и забрались на борт. Их действия не сопровождались даже легким плеском, однако Полю казалось, будто они подняли шум, сравнимый с грохотом грома и звуками труб. Он не сомневался, что каждый произведенный ими звук окажется последним, а затем по ним выстрелят из винтовки. «Интересно, что чувствует человек, когда в него влетает пуля?» – подумал он. И вдруг ему в голову ударила жуткая мысль.
– Как ты думаешь, нас в темноте могут принять за пруссаков? – прошептал он громче, чем собирался.
– Греби! – прошипел Мусса.
Поль торопливо схватил весло и начал грести, стараясь не переусердствовать. Их путь лежал вверх по течению, но небыстрому. На воде оба чувствовали себя как дома. Поль стал думать об их миссии, и его беспокойство улеглось. Они плыли по середине реки и уже находились возле самой стены, когда Поль задрал голову и посмотрел вверх. Он увидел, как чиркнула спичка, ярко осветив лицо часового в вышине. Мальчик инстинктивно постарался стать частью плота. У Поля не укладывалось в голове, почему он отчетливо видит солдата, а тот не видит его. Он не понимал, почему согласился на эту дурацкую затею. Ведь знал же, что они поплывут в темноте. Он ненавидел темноту, причем всегда, ненавидел ее ужасы и тайны, ненавидел, когда Мусса пугал его в темноте, ненавидел звуки, доносящиеся из темноты, ненавидел картины, мелькавшие в воображении. Сейчас темнота являлась их прикрытием, но ужасным, а поворачивать назад было слишком поздно. Поль пообещал себе, что уж лучше поцелует девчонку, чем снова согласится участвовать в идиотских затеях Муссы, закрыл глаза, молча помолился, прося сделать его невидимым, и тихо продолжал грести.
И вдруг Мусса случайно ударил веслом по воде.
– Тсс! – зашипел на него Поль.
– Да знаю, знаю, – шепотом ответил Мусса.
Оба прекратили грести, и плот начало разворачивать и нести по течению.
– Нас несет обратно! Продолжай грести!
Они вновь погрузили весла в воду, но внимание Поля было приковано к месту, где он увидел караульного. В результате он стал грести не в том направлении, заставив плот описывать круг.
– Не туда гребешь! – прошипел Мусса. – В другую сторону!
Поль торопливо сменил направление, и снова плот поплыл в нужном направлении. Ладони Поля взмокли от пота. Интересно, почему ладони у него мокрые, а во рту пересохло? Эти ощущения были ему противны, и он жалел, что сейчас находится не дома.
Ребята вошли в общий ритм и гребли почти бесшумно. Маленький плот плыл вверх по реке.
А на стене в это время нес караул солдат Национальной гвардии. Его звали Марсель Жюльен, и было ему сорок четыре года. Его солдатская служба насчитывала шесть дней, пять из которых он торчал на парапетах. Он благословлял судьбу, отправившую его нести караул
