Империи песка - Дэвид У. Болл

А за окном кукарекали петухи, вставало солнце, и Парижу снова ничто не угрожало.

Глава 10

Как и предсказывал Анри, Элизабет все-таки вылезла из своего затворничества. Она зверски проголодалась и тяготилась настроением, в котором находилась, хотя и не могла с ним справиться. Слезы закончились. Она умела быть очень практичной. Элизабет понимала: нужно искать какие-то альтернативы, а в темных закоулках ее меланхолии таковых не было. Нужно наконец-то посмотреть реальности в лицо. Жюль находился в тюрьме и тем самым причинял ей больше неприятностей, чем на свободе. Если ему не суждено стать маршалом, он хотя бы не должен быть преступником. Нужно всячески способствовать его освобождению, а затем перестраивать собственную жизнь. «Жизнь нас обоих», – мысленно поправляла она себя, правда, без особой убежденности.

Однако комнату покидала уже совсем другая Элизабет. Яркий холст их будущего, еще недавно такого славного, покрылся мрачными красками скандала и позора. Что бы ни случилось с Жюлем, она прекрасно понимала: ее сказка умерла. Крушение надежд потушило искру в глазах Элизабет и сделало ее походку более тяжелой. Она испытывала горестное разочарование, не получая сочувствия и понимания у Анри и Серены. Элизабет ожидала сострадания и слез, проливаемых совместно; словом, она чего-то ожидала. Вместо этого оба вели себя бесчувственно и жестоко. Элизабет предали и оставили одну.

В шато вызвали парикмахера и маникюршу для приведения в порядок ее волос и ногтей, что позволило Элизабет вновь появляться в салонах подруг. В одном ей посчастливилось встретить знакомую, не слышавшую об аресте Жюля – хвала небесам! – или, по крайней мере, не намекавшую, что знает об этом. Женщина легкомысленно болтала о нынешних развлечениях, порожденных войной. Она рассказала Элизабет, что с безопасного расстояния наблюдала за сражением близ Баньё и восторженно рукоплескала французским войскам, решившим испытать прочность прусского кольца, а затем со стоном и презрением смотрела, как французы отступают, хотя и очень красиво.

– Честное слово, дорогая Элизабет, это был грандиозный спектакль у городских ворот. Как ты могла его пропустить?

Элизабет слушала вполуха. Настало время, когда она должна увидеться с Жюлем. Это ужасало ее, но другого выбора не было. Если она собирается добиваться его освобождения, нужно самой оценить его положение и понять, чем и как она сможет повлиять на офицеров Императорской гвардии. Анри устроил ей свидание с мужем.

На подъезде к мрачному фасаду Военной школы у Элизабет испортилось настроение, затем воспарило, когда она шла под двору, превращенному в тюрьму под открытым небом. Ей понадобилось сделать над собой усилие, чтобы держать голову высоко поднятой и смотреть перед собой. По обе стороны прохода тянулись проволочные клетки арестантов. Здесь воняло немытыми телами, испражнениями и похотью. Элизабет чувствовала, как арестованные раздевают ее глазами, слышала их непристойные приглашения и гнусные предложения. Но ее угнетал не этот грубый разврат – с ним-то она как раз ожидала столкнуться. Внутри Элизабет все сжималось при мысли, что кто-нибудь может подумать о ее родстве с кем-то из арестантов. Она упрямо смотрела перед собой, шла быстрым шагом и мысленно твердила: если ей суждено прийти сюда еще раз, Анри обязан будет найти другой вход.

Немного успокаивало то, что ей хотя бы не придется видеть мужа среди этого скопища проволочных клеток. Слава Всевышнему, Анри об этом позаботился! Первоначально Жюля тоже держали во дворе, но стараниями брата перевели внутрь здания. Теперь он помещался в тесной комнатке, где не было ничего, кроме койки и ночного горшка. Анри привез Жюлю книги, и те были сложены в стопку рядом с койкой. Условия все равно оставались жалкими, но Жюль считал, что его положение существенно улучшилось. Здесь было легче поддерживать в себе чувство собственного достоинства, жестоко попираемого все минувшие недели.

Увидев жену, Жюль удивился. Солдат, сопровождавший Элизабет, с усмешкой посмотрел на полковника и ушел, оставив супругов вдвоем. Анри позаботился и об этом. Жюль вскочил с койки и поспешил к жене, на мгновение почти забыв о воинской сдержанности и отстраненности. Радость в его глазах была искренней, но Элизабет заметила, что во взгляде чего-то недостает. Ад, через который прошел Жюль, погасил яростное пламя в его глазах. «Это призрак прежнего Жюля», – подумала она. Сама Элизабет улыбалась холодно и натянуто, держалась напряженно. Она подставила щеку для поцелуя и отодвинулась, когда муж попытался ее обнять. Он смущенно попятился:

– Элизабет! Ты не рада меня видеть? Я думал, ты обрадуешься.

Актриса в ней куда-то исчезла. Элизабет не чувствовала в себе достаточно сил, чтобы выдержать обман.

– Как можно радоваться этому? – Она взмахнула рукой и оглядела комнатку. – Прости, Жюль, но разве кто-то может чувствовать себя нормально здесь? Это так ужасно!

– Элизабет, комнату я не выбирал, – с оттенком грусти произнес Жюль. – Это так здорово – увидеть тебя и убедиться, что тебе ничего не грозит! Я думал, ты не придешь.

Элизабет присела на койку. Вранье по мелочам удалось ей и здесь.

– Жюль, я была очень занята, – сказала она. – Театры превратили в госпитали, и там любая пара рук не лишняя. Я помогала.

– Конечно, ты правильно поступила, – кивнул он. – Ты всегда была такой самоотверженной.

Они поговорили о Поле и о разных мелочах, избегая касаться войны, осады и ареста. Элизабет ни о чем не спрашивала, и тогда Жюль сам рассказал ей о случившемся, не упустив ничего, кроме унижений, которые перенес в плену. Элизабет слушала молча, ошеломленная несправедливостью событий. Рассказ мужа вновь заставил ее пережить горе и позор, отчего ее настроение стало мрачным.

Когда он закончил рассказ, Элизабет встала и принялась расхаживать по тесной комнате.

– Жюль, я ужасно несчастна! Как ты мог позволить всему этому случиться?

– Как я мог?

– Я люблю тебя. И всегда любила. Но должна тебе сказать: это так… так низко. Я разочарована, невероятно разочарована. Неужели ты не мог совершить там что-нибудь героическое? Неужели не мог… – Она осеклась.

Вопрос жены привел Жюля в замешательство. Он даже отшатнулся от нее.

– Ты бы предпочла, чтобы я погиб?

– А ты сам? – простонала она, открывая то, что было на сердце. – Ты сам, Жюль? Неужели смерти ты предпочел все это? Да?

– Боже мой, Элизабет! Мое предпочтение – восстановить свое честное имя.

– Ты не понимаешь? Случившегося не изменишь. Наше имя уже не восстановишь. Даже если они тебя выпустят…

– Если?

– Ты ведь понимаешь, о чем я. Когда тебя выпустят, твое имя будет уничтожено. Люди охотно поверят в самое худшее!

– Да плевать, во что они поверят!