Макото Синкай. Чувственные миры гениального японского аниматора - Алексис Молина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Да, Синкай много говорит о разлуке. Он романтик, и его прекрасные идеи и размышления привели к развитию его кино и замыслов: именно в разлуке герои Макото находят силы любить, как Нобору в «Голосе», который ради любви к Микако проводит восемь лет совсем один. В этих фильмах расставание – не более, чем способ повествования, движущая сила, и каждая деталь, разделяющая экран, каждая линия, каждый разрыв и каждый маркер одиночества подготавливают почву для воссоединения. Но поскольку именно разлуки и расставания придают картинам Синкая визуальное своеобразие, эта сила имеет и внедидактическое значение, ведь если для его героев разлука – это ступенька на пути к любви, то для Синкая она – трамплин к красоте и эмоциям, которые он не перестает материализовывать как средство охватить все больше людей, чтобы утихомирить одиночество.
Наконец, следуя все той же парадоксальной логике, разлука в фильмах Макото играет последнюю роль, поскольку, хотя его герои часто отделены друг от друга, разрыв между ними и окружающим их миром еще очевиднее. Хироки, Ходака, Мицуха, Асуна, Канаэ – все они, или почти все, персонажи, дрейфующие в одиночестве, но при этом бесконечно влюбленные. Их чувства – не только результат разлуки. Это общее ощущение нехватки ощущения своей нужности, которое может быть устранено только встречей с теми, кто его разделяет.
Подростки на берегу
Один из парадоксов кинематографа Синкая заключается в том, что, несмотря на искусную демонстрацию разлуки, в нем присутствует и чувство общности – подростковой. Чтобы говорить о героях его фильмов, необходимо рассмотреть, как они переживают противоречивые состояния: их одиночество и связи, которые они создают, – и это невозможно сделать, не изучив пространство, которое воплощает все актуальные вопросы юной жизни, – побережье. Это символическое место из которого Синкай разворачивает целое повествование о подростковом возрасте и энергии, которая встряхивает его, превращает в настоящую стихию, неудержимую силу, преодолевающую расстояние между пустотой и берегом, между ничем и всем остальным.
Сделаем небольшое лирическое отступление. Фанаты аниме, конечно, помнят последнюю сцену «Конца Евангелиона» (Хидэаки Анно, 1997): двое сломленных детей на пустынном берегу, о который бьются волны алого моря. Двадцать четыре года спустя «Евангелион: 3.0+1.01: Как-то раз» (Хидэаки Анно, 2021) полностью меняет эту картину: дети взрослеют, анимация уступает место живому действию, а береговая линия, над которой в последний раз поднимается камера Анно, не имеет ничего общего с апокалиптическим пейзажем 1997 года. На его месте возвысился кипящий жизнью город, куда бегут Синдзи и Мари, рука об руку. Спустя много лет после начала саги Анно этот новый берег становится местом «второго конца», мирного и светлого, «новым миром» для Синдзи, метафорически освобожденного от всех тягот.
Другая среда, но почти тот же финал: в конце «Кафки на пляже» главный герой отправляется в обратное путешествие, покидая берега Сикоку, чтобы вернуться в Токио, а его альтер-эго дарит роману последнюю строчку: «Я уснул. И проснулся частью нового мира»[59].
Мы знаем, какое значение режиссер (Анно) и писатель (Мураками) имеют в жизни Синкая, и в обоих случаях они используют берег как символическое место, где происходит глубокая трансформация их героев-подростков. В такой островной стране, как Япония, это не совпадение. Море и океан – часть почти любого пейзажа, и жители архипелага лучше других знают, что, как и подростковый возраст, берега – это нестабильные территории постоянных перемен, где сталкиваются лучшее и худшее. Именно эти места Синкай рисует во второй части «5 сантиметров», где берега Кюсю становятся местом метаморфозы двух подростков – Такаки и Канаэ. Например, когда девушка засыпает в слезах, режиссер накладывает конец ее внутреннего монолога на кадр с пляжем, где она занимается серфингом. Это сцена невероятного спокойствия, в ней ночной шум волн смешивается с игрой Тэнмона на фортепиано, пока на экране идут титры. В этой мастерской композиции заключено искусство режиссера. Небо здесь глубокое, затянутое Млечным Путем и очень яркое, отражающееся в нефтяного цвета море. Передавая дух поздней летней ночи, саундтрек, смешанный со стрекотом сверчков и шумом прибоя, придает финалу элегический тон, который вторит меланхолии Канаэ. Смесь грусти и умиротворения находит отражение даже в цветах изображения, где темные оттенки синего говорят о том, что весь мир засыпает вместе с героиней. Но нам интересно еще кое-что. По мере того как ее история подходит к концу, девушка, даже когда она спит, окончательно связывается с пляжем и океаном. В перерывах между освоением волн она находит в себе мужество признаться Такаки в любви, а еще раньше, именно на берегу, когда она не может заниматься серфингом, нам показывают ее, охваченную сомнениями и муками. Другими словами, все ее эмоции начертаны на морских волнах. Если в фильме «Дитя погоды» Хина – «девочка-солнце», то Канаэ – «девочка-океан», вся ее жизнь словно рисуется с помощью волн. Хоть она и воспринимается как персонаж второстепенный, но она одна олицетворяет собой нечто синкайское – в ее образе чувствуется традиция изображения «морского» подросткового возраста. Не все герои Синкая напрямую связаны с океаном (впрочем, их больше, чем кажется на первый взгляд), но, как Канаэ, все они – подростки на берегу, ищущие свой путь к идентичности и взрослой жизни в хаотичном движении морских течений.
Поскольку разлука и дистанция лежат в основе кинематографа Синкая, неудивительно, что большинство его героев – одиночки. И хотя Мицуха и Таки находятся в контакте с социальным миром, их видение вещей часто отличается от других: они постоянно конфликтуют, особенно с семьей Мицухи, – но, кроме этого случая, в фильмах режиссера почти всегда присутствуют обособленные персонажи, чьи контакты с внешним миром в начале сюжета можно пересчитать по пальцам одной руки. Такой подход характерен для ранних короткометражек Синкая, и его можно было оправдать недостатком