Серый ангел - Валерий Иванович Елманов

Ни один из послов на личную аудиенцию к императору не напрашивался. Бьюкенен, памятуя предупреждение Голицына, и сам не лез на глаза государю, и французам отсоветовал. Правда, чуть погодя всё равно пришлось. Король Георг очевидно решил, что раз он предоставил кредит (загруженное золото находилось на пути во Владивосток и в Романов-на Мурмане), значит, за кровь и смерть кузена расплатился сполна. Словом, набравшись наглости, он направил Алексею телеграмму. Благо, повод имелся – взятие Петрограда.

Помимо поздравлений он самым нахальным образом написал в ней: «Позвольте мне не как союзнику, но как вашему дяде, чувствующему огромную ответственность за дальнейшую судьбу Вас и Вашей семьи, настойчиво рекомендовать немедленно приступить к продолжению выполнения своего союзнического долга. Полагаю, своими решительными действиями Вы сможете на деле доказать всем сомневающимся, что трон занял достойный преемник своего отца, невзирая на молодость, знающий о том, что такое честь и верность своему слову и своим обязательствам».

Виталию, присутствовавшему на встрече императора с английским дипломатом, отчего-то вспомнился эпизод из гайдаевской киноленты.

«Так что передать мой король?»

Помнится, в комедии «Иван Васильевич меняет профессию» шведский посол Кемскую волость требовал. Скромно. Но англичане в разы наглее шведов. Им объявление об открытии военных действий подавай. Завтра же. В крайнем случае – послезавтра.

«Эх, жаль ордена у англичанина нет – спереть нечего, – мелькнуло в голове Виталия, но тут же на ум пришло успокоительное. – Впрочем, я уже спер. И в сотни раз дороже, князь Милославский отдыхает».

На душе полегчало. и он вспомнил об условном сигнале императору. О нем он условился с Алексеем заранее.

«Если подмигну, а потом изображу нечто, это тебе знак: постарайся повторить».

Как мог, скроил «рожу бульдожью». Юный царь пусть и с опозданием на пяток секунд, но вспомнил инструкцию и, спохватившись, продемонстрировал Бьюкенену похожую. Вышло неплохо. Да что там, судя по тому, как отшатнулся дипломат, просто отлично.

«Не иначе вспомнил, по чьей вине погиб его отец», – логично рассудил англичанин и, торопливо уверив, что явится за ответом позднее, спешно ретировался.

– И что мне с этим делать? – позже уныло спросил Алексей у Голицына, демонстрируя текст телеграммы.

Тот тяжело вздохнул. Вообще-то Виталий рассчитывал на иное: к середине лета немецкое наступление во Франции должно было остановиться. Однако по здравому размышлению понял свою ошибку. Сам же и виноват, поспособствовав тому, что Людендорф получил несколько десятков свежих отдохнувших дивизий. Они-то ныне и вгрызались в союзников.

Кроме того в Берлине учли новую расстановку сил, в том числе и в России, приняв во внимание твёрдое заверение Виттельсбаха, будто русские в этом году не начнут боевых действий. Следовательно некоторый люфт во времени у них имелся и следовало использовать его по максимуму.

Отсюда возник и новый стратегический план: срочно любой ценой, не считаясь с потерями, додавить французов (англичанишки не в счет, их корпус в сравнении с силами лягушатников пустяк, лёгкая заноза), а уж потом поворачиваться на восток. Да и то не для наступления – и без того нахапали будь здоров, но лишь для демонстрации своей мощи.

Тогда, глядишь, и мир можно заключать. Пускай без особых приобретений, но зато и без потерь. Словом, приемлемый.

Поняв в чём его промашка, Голицын расстраивался недолго. Вместо того попытался проанализировать, насколько велик его просчёт и не совершил ли он непоправимой ошибки, заключив тайный договор с Виттельсбахом.

Прикинув, он пришёл к выводу, что ничего страшного не произошло. В любом случае Германии не вытянуть – страна на пределе. Те несколько десятков свежих дивизий, которые перекочевали, благодаря Голицыну с Восточного фронта на Западный – всего лишь второе дыхание. Кто сказал, что оно долго длится?

Тем более у французов имелся хороший резерв – американская армия. Да, она в подмётки не годится тем же лягушатникам, не говоря про немцев, но если вывернуть наизнанку знаменитый суворовский принцип и действовать не умением, а числом, всё равно неплохо. А выжившие со временем более-менее научаться воевать.

Следовательно, задуманное Голицыным надлежало оставить в силе и стратегия России должна оставаться прежней – одни обещания и никакой реальной помощи.

– А вы слышали слова господ генералов?

Юный царь фыркнул.

– Они просто боятся.

– Вы это решили сами или повторяете сейчас мнение кое-кого из Регентского совета? Только честно.

Отвечать честно императору явно не хотелось, и он попытался уклониться:

– А отчего моё мнение должно непременно совпадать с генеральским?

– Мнение – не должно, – кивнул Виталий. – Имеете право на любое. Но при принятии решения в первую очередь надлежит прислушиваться к суждениям знатоков-специалистов. Согласитесь, когда речь идёт об экономике, глупо внимать не экономистам, а, скажем, врачам. Инфляцию могут погасить финансисты, но никак не священники. Так и здесь. При обсуждении военных дел надлежит игнорировать всех, кто не в форме, – мягко пояснил он. – Между прочим, в этом вопросе все генералы заодно, а такое, поверьте, не часто случается.

– А Кирилл Владимирович? И Александр Михайлович с Петром Николаевичем? Они тоже генералы.

– Я имел в виду настоящих, боевых. А Кирилл Владимирович… – Голицын, не договорив, презрительно фыркнул.

– Но у нас обязательства перед Англией и Францией. Слово надлежит держать.

– Согласен, но…

Виталий потёр переносицу, прикидывая, как подоходчивее пояснить, что на самом деле именно Англия, хотя и числится союзником России, по сути является её злейшим врагом. И давно, лет эдак полтораста, не меньше.

А САСШ – потенциальный злейший враг, сулящий в перспективе превратиться в огромную и безжалостную змеюку, договориться с которой никогда не получится. Можно подружиться со львом, с тигром, даже с медведем, но злобную рептилию приручить не выйдет. Стыд, совесть, жалость и сострадание пресмыкающемуся чужды изначально – иначе думает, иначе мозги устроены.

Однако, подумав, решил зайти с другой стороны.

– Во-первых, от своих союзнических обязательств Россия, в отличие от большевиков, никогда не отказывалась, – примирительно заметил он, выгадывая время.

– Но и выполнять их ныне не спешит, – вставил юный император. Тон был осуждающий.

– И тут спорить не берусь, – согласился Голицын. – Однако не спешит именно потому, что её армия не готова, и нужно время, несколько месяцев. Кстати, государь, обратите внимание, кто именно подталкивает вас к продолжению войны с Германией, – вкрадчиво продолжал он. – Да те, кто, в отличие от вас, ни разу не бывал в гуще боёв и не слышал свиста пуль у виска, – напомнил он юному императору о недавно пережитом, заодно теша его самолюбие, ставя на одну доску с бывалым фронтовиком. – Но вам, успевшему повидать и сражения, и гибель людей, было бы негоже стремиться к новым жертвам. А они будут. Вспомните,