Серый ангел - Валерий Иванович Елманов

в аристократических салонах им, положа руку на сердце, показываться не следовало. Не то воспитание, не те манеры. Слишком скромные, застенчивые, не умеющие кокетничать, не обученные жеманству. Словом, чревато…

Следовательно, нужна замена. Кем? Не с ткачихами же им общаться. Так и возникла идея встреч с так называемой творческой интеллигенцией.

Ну а позже…

В своё время ему довелось читать, откуда поползли самые первые и весьма ядовитые сплетни о царской семье. Да от родни. И в первую очередь из аристократического салона великой княгини Марии Павловны-старшей.

Именно в нем, полушёпотом, заговорщически оглядываясь по сторонам, рассказывали то, чего вовсе не было, включая установку в кабинете императрицы прямого телефона с Берлином, по которому Александра Фёдоровна выдавала кайзеру все военные секреты России. Ну а если уж что-то и в самом деле было, как например в случае с Распутиным, то это незамедлительно умножалось на десять, если не больше.

Своей тактике Мария Павловна не изменила и теперь. Особенно когда пошли «репрессии» против всех Романовых и понизился её собственный статус. Лишившись титула великой княгини, она, можно сказать, «озверела» окончательно, трубя на всех перекрестках, что похождения некоего блудливого крестьянина в сравнении с загулами и дебошами нынешнего якобы лекаря выглядят невинными шалостями. И далее выкладывала на-гора конкретные подробности об образе жизни наглеца, дерзающего уверять всех, будто он – ни много ни мало – Серый ангел.

С фантазией у дамочки был полный порядок, поэтому кое-какие из рассказов о пьяных похождениях и сексуальных подвигах Голицына запросто претендовали на размещение в книге рекордов Гиннесса, если б таковая уже существовала.

На сплетни о себе Виталий плевать хотел. Но ведь они косвенным образом отбрасывали тень и на детей Николая Александровича. Причём косвенно лишь поначалу, ибо дамочка чем дальше, тем больше входила в раж.

Мол, ладно юный Алексей, который в рот этому проходимцу заглядывает. Оно и понятно – при его тяжкой болезни как жив-то до сих пор, сердешный? Но куда его сёстры смотрят? До недавнего времени сама Мария Павловна считала их весьма неглупыми, но, как видно, ошибалась.

То есть агитация и пропаганда со знаком минус лилась вовсю. Применять же к бывшей великой княгине репрессии, пускай и строго по закону о военном времени, «за распространение клеветнических сведений, косвенно порочащих честь и достоинство правящего императора», и думать не моги. Всё-таки мать аж двух членов Регентского совета.

Значит, следовало противопоставить этому минусу свою агитацию, плюсовую. И потому идея с организацией необычного салона получила продолжение, тем более, такие встречи царской семьи с творческой интеллигенцией пришлись по сердцу как сестрам императора, так и ему самому. Мало того, на них стала стремиться попасть и прочая великосветская молодёжь. Причина понятна: там всегда шумно, весело и интересно, никакой тебе изрядно поднадоевшей чопорности.

Тем не менее вовсе сбрасывать Марию Павловну со счетов было рановато. Именно потому, стремясь более надёжно нейтрализовать её, Голицын во время пребывания в Петрограде, продолжил московскую стратегию «клан кланом вышибают».

Задача была одна: обворожить писателей, поэтов, музыкантов, артистов и художников, дабы переманить их в Москву. Само собой поедут не все, но чем шире круг общения, тем больше найдётся желающих. Для этого он занялся своего рода скрытой «вербовкой» среди творческого народа, организовав для императора несколько вечеров с местным бомондом. Причём вначале с журналистами, а затем приглашая их (из числа рекомендованных Солоневичем) для освещения и других царских встреч – с художниками, кинематографистами и литераторами.

Иван, как непременный участник таковых мероприятий, времени даром не терял, активно пополняя штат своего агитационно-пропагандистского комитета. Причем, строго следуя советам Виталия насчёт главного достоинства «кошки» (лишь бы ловила мышей), Солоневич привлекал в свой комитет совершенно разных по своим политическим убеждениям людей.

Главный критерий – талант, и потому Иван, ещё будучи в Москве, пригласил к себе на работу некоего репортёра Паустовского (без определённых политических симпатий), а следом социалиста Мельгунова, ранее принадлежавшего к Трудовой народно-социалистической партии. Мало того, состоящего в ней на руководящей должности товарища Председателя ЦК.

Но пиком его политкорректности стал приём в Комитет Ильи Гершоновича Эренбурга. Услышав смутно знакомую по школе фамилию, Голицын недоуменно хмыкнул. Неужто Солоневич даже со своей неприязнью к евреям покончил?

Уловив удивление собеседника, Иван, сконфуженно протирая стекла очков, буркнул:

– Сами ведаете, Виталий Михайлович, что и среди оных разные бывают. Того же Виленкина взять. Геройский человек. Вот и Эренбург хоть по национальности и жид, но по духу самый что ни на есть наш, можно сказать, русский. Вот послушайте-ка, что он пишет в своей «Молитве о России».

И процитировал.

Господи, прости, помилуй нас!

Не оставь её в последний час!

Всё изведав и всё потеряв,

Да уйдёт она от смуты…

– И впрямь, – согласился Голицын.

Однако сердце Ивана Лукьяновича по-прежнему принадлежало единомышленникам по политическим взглядам, то бишь монархистам, коих он зачислил в Комитет более всего. Виталий не возражал, но настаивал, чтобы Солоневич каждую кандидатуру согласовывал с ним. В своё время покойная императрица уже наломала немало дров, подбирая на высшие должности людей исключительно исходя из их личной преданности царской семье. Повторять её дурь Голицын не собирался. Посему будь человек хоть трижды монархистом, но если как профессионал он тянет от силы на троечку или пусть даже на четвёрку, брать его не следовало. Времена тяжкие, трудные, посему нужны только «отличники». Тем более в отличие от кандидатов на пост министра или нечто вроде, творческого человека легко было подвергнуть проверке: почитать его статьи либо художественные произведения, посмотреть спектакли с его участием или снятые им фильмы, и уже многое ясно.

Однако с выбором Солоневича Виталий как правило соглашался и от ворот поворот его кандидаты получали всего дважды… Но всё равно Иван Лукьянович, представляя их Голицыну, всякий раз волновался как мальчишка. Мало ли.

Кстати, последнее «приобретение» Солоневича и, как следствие, представление его Виталию, состоялось как раз в Санкт-Петербурге. Последние годы некто Меньшиков пребывал на задворках печати. Публиковали его эпизодически, от случая к случаю. Причиной тому была его политическая позиция. К примеру, он был твердо убежден, что существование Российской империи без царя навряд ли возможно, и не считал нужным скрывать это.

Кроме того «передовые круги» русской интеллигенции систематически предъявляли ему обвинения в махровом национализме. Благо, имелось наглядное доказательство – создание им еще десять лет назад Всероссийского национального центра. Ну а в довесок повесили на него ярлык антисемита.

Узнав о последнем, Голицын слегка усомнился в целесообразности приема Меньшикова в агитационно-пропагандистский отдел, но