Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов - Михаил Сергеевич Трофименков

его из концлагеря Терезин. Еще можно было бы погадать, зачем – не иначе в честь внезапной, но вечной дружбы с Германией – скаредная Франция поделились героическим прошлым с немецким режиссером. Да, он написал одну книгу об эпизоде, экранизированном в «Штиле», а французы – тысяча одну.

Закавыка в том, что режиссер этот – Шлендорф, автор «Жестяного барабана» (1979), пророк политического кино в ФРГ: за «Поруганную честь Катарины Блюм» (1975) его – вкупе с женой-соавтором Маргарет фон Тротта и сценаристом Генрихом Беллем – объявили подстрекателем боевиков «Фракции Красной армии».

Сомнений в праве тишайшей Катарины на выстрел в мирное время в безоружного бульварного журналиста, походя растоптавшего ее жизнь, не было тогда, да и сейчас не возникает. Шлендорф от «Катарины» не отрекался. Но, взявшись за события военного 1941-го, он вдруг запутался в мыслях и чувствах, что производит диковатое ощущение.

Невымышленная трагедия, которой посвящен «Штиль», проста, как девять граммов свинца. Летом 1941-го французские коммунисты перешли от пропаганды к отстрелу оккупантов. Кстати – и это очень важно – именно в апогее городской герильи, апеллировавшей к опыту Сопротивления, режиссеры-единомышленники Шлендорфа воспели («Специальная секция» Коста-Гавраса, 1975; «Красная афиша» Франка Кассенти, 1975) подпольщиков, которых нацисты именовали не иначе как «террористами».

«Отстрел» – громкое слово. За два месяца не повезло трем «бошам», начиная с офицера, убитого 21 августа в парижском метро юношей, вошедшим вскоре в легенду под именем «полковника Фабиана». Четвертым стал подполковник Хотц, начальник оккупационных сил в департаменте Внутренняя Луара: 20 октября боевики, прибывшие из Парижа, расстреляли его в Нанте у подножия готического собора.

Гитлер ответил приказом о казни 150 заложников. Расстреляли в итоге «только» 98, но лиха беда начало. Тем более что отлавливать жертвы немцам не пришлось: французы загодя заключили в лагеря коммунистов, анархистов, синдикалистов и прочих антифашистов. Лагеря, конечно, так себе: в фильме зэки наперебой кокетничают через забор с барышнями, а охрана грозится, если они будут шуметь по ночам, отобрать радиоприемники.

Такая пастораль никак не отменяет того факта, что лагеря оказались смертельной западней. Как, впрочем, и упомянутая в фильме добрая репутация Хотца, никого еще не успевшего расстрелять, никак и никогда не превратит его в невинную жертву «террористов».

«Штиль» – о 27 жертвах из лагеря Шуазель. Самый известный из них – 17-летний Ги Моке (Лео-Поль Сальман). Смертников – чтоб живые содрогнулись – отбирали не только идейных и партийных, но и молодых. Предсмертное письмо комсомольца Ги, арестованного за листовки, во Франции чуть ли ни заучивают в школах, как «Отче наш» антифашизма.

В общем, история проще некуда.

Но Шлендорф ухитрился заразить экранных палачей и жертв своей рефлексией. Они маются ситуацией так, словно не идет третий год мировой войны. Одним лагерникам кажется уместным как раз в такой момент припомнить коммунистам «Молотова-Риббентропа». Коммунисты отбиваются диалектикой наотмашь: хорошо, что нас расстреляют, ибо Франция увидит истинное лицо нацистов. Еще один арестант возмущен «трусостью» боевиков, стреляющих в спину. Ему вторит префект, дающий немцам рекомендации, кого убивать: «Это наверняка англичане: французы не стреляют в спину честным воинам».

Как бы это сформулировать поделикатнее? Ну не немецкого, даже не немецко-антифашистского ума это дело – клеймить французов, без вдохновенной помощи которых жалкая тысяча немецких офицеров не могла бы управлять Францией.

Виду этой «тысячи» по получении гитлеровского приказа действительно жалкий. Генерал Отто фон Штюльпнагель не удержался от миллион раз звучавшего с экрана причитания «я офицер, а не мясник». Кажется странным, что к осени 1941-го эта блажь у вермахта еще не выветрилась, но генерал имел в виду, что имеются специально обученные «мясники», да к тому же – «Мы же не в Польше, а во Франции!» Рядовые палачи заслужили изумленную реплику эсэсовца: «Их даже расстреливать надо учить!»

Шлендорф, конечно, не реабилитирует вермахт: с «мясной» миссией тот справится вполне, все об этом знают, и это знание лишает любого интереса генеральские переживания. Интересно другое: что тут делает философ, писатель, один из важнейших интеллектуалов XX века Эрнст Юнгер (Ульрих Маттес)? Нет, что делал капитан Юнгер во Франции – понятно: присутствовал при казни заложников, наслаждался интеллектуальной и светской жизнью, запечатленной в его дневнике. Но в чем «высший» смысл его присутствия на экране, помимо демонстрации изумительной, скажем так, наивности – когда «все это закончится», Юнгер рассчитывает поселиться в Париже. Очевидно, присутствие, кажется, близкого Шлендорфу героя вводит в «подсознание» фильма элемент «относительности»: трудно не представить, что и Юнгер мог нарваться в Париже на пулю, и тогда за жизнь мудреца расплатились бы пятьдесят или даже сто французов.

Проблема в том, что, нарвись Юнгер на пулю, в историческом контексте – который как-то «жмет» Шлендорфу – не в мире стало бы меньше на одного философа, а в вермахте – меньше на одного капитана.

Эскобар (loving Pablo)

Испания, 2017, Фернандо Леон де Араноа

Оригинальное название фильма – «Любить Пабло» – редукция знаменитого ответа телезвезды Вирхинии Вальехо (Пенелопа Крус) на вопрос о ее связи с шефом Медельинского картеля: «Я любила Пабло и ненавидела Эскобара». Артистичный уход от ответа по существу, такая же пустышка, как и легендарная реплика Эскобара: «Терроризм – это атомная бомба бедняков». Произнеся ее, он объявил натуральную войну-террор власти, санкционировавшей выдачу в США кокаиновых баронов. Беда в том, что Эскобар (Хавьер Бардем), как ни боготворили его обитатели реконструируемых им трущоб, был одним из богатейших людей мира. А к нищим обожателям относился как к пушечному мясу. Раздав оружие беднякам, он назначил денежные премии за каждого убитого полицейского, и полиция умылась кровью. Но вполне фашистский режим ответил асимметрично. Каратели хватали на улицах и расстреливали на свалках мальчишек: по десять за одного своего.

Сцены охоты на полицейских и бессудных казней – одни из интереснейших в фильме. Как и все, что творится в стенах тюрьмы санаторного типа, выстроенной, по требованию сдавшегося властям Эскобара, для него и его соратников. Ежедневно – совещания по вопросам континентального наркотрафика. По субботам – игра в футбол тюремной сборной против национальной и визит «социальных работниц» из лучших борделей Боготы. По воскресеньям – это святое – свидания с семьями. Затем – прямо в тюремном баре – Эскобар принялся живьем расчленять конкурентов. Тогда власть как-то удивилась и послала спецназ на штурм