Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов - Михаил Сергеевич Трофименков

Все это познавательно: колоритные кусочки мозаики. Текст без контекста, хотя в истории Эскобара ничего не понять без учета гражданской войны, идущей в Колумбии аж с 1948-го. Эскобар был вовлечен в туманные отношения с левыми партизанами и ультраправыми «эскадронами смерти». А по фильму, никакой войны в Колумбии нет. Охота ФБР на Эскобара – под контролем самого Рейгана – тоже необъяснима. Намек на то, что реальность сложнее гангстерской баллады – слова Вирхинии: колумбийцам объявлена война, поскольку кокаиновые деньги утекают из США. А вот деньги итальянской мафии остаются, и никто итальянские кварталы не штурмует.

Тень на плетень авторы фильма наводят с первой сцены, где Вальехо получает убежище в США, предпочтя почти тюремную жизнь под охраной неминуемой смерти. Можно понять, что ей угрожают конкуренты покойного Эскобара. Но бежала-то она из Колумбии, потому что обвинила трех президентов в соучастии в преступлениях Эскобара.

В чем, в чем, а в романтизации любовников фильм не упрекнешь. Кудрявый Эскобар отягощен брюшком и одутловатым гримом, чуть ли не отваливающимся пластами от его лица. Крус играет стерву, завороженную чемоданами долларов, которые любовник дарит ей на булавки. Когда же она включает женщину, смертельно напуганную тем, что насилие, которое она вполне благосклонно до поры наблюдала, угрожает отныне ей самой, посочувствовать бедняжке уже не получается.

В свете разоблачений, сделанных Вальехо, она не просто вульгарная любительница бриллиантов. Эскобар еще сложнее: значительная фигура холодной войны. Но на экране он – сумма штампованных амплуа. Вот мачо-латинос, для которого, со сколькими бы кралями он ни спал, семья – нерушимая святыня. Вот почти Робин Гуд, в честь которого всех мальчиков в Медельине называют Пабло. Вот чумовой убийца-садист. И то, что государство превосходит его в садизме, вряд ли зачтется ему на Страшном суде.

Личность Эскобара – при всех режиссерских намеках на его неоднозначность – так и не сфокусирована. Фильм скользит по поверхности, констатирует факты, и все. А это черта фильмов «категории Б»: такие некогда снимали в США о Диллинджере и Че Геваре. Дескать, вот как бывает, вот как выходит. Одна надежда на Оливера Стоуна, давно мыкающегося с идеей фильма об Эскобаре, достойного политического эпоса, а не жестокого романса.

Я he ваш негр (I Am Not Your nEgro)

Франция, США, Бельгия, Швейцария, 2016, Рауль Пек

События, которым посвящен этот документальный фильм, можно считать ушедшими в историю: речь идет о борьбе афроамериканцев за гражданские права в 1960-х. Актуальным фильм делают его герой – великий прозаик Джеймс Болдуин – и позиция Пека, стилистическая и политическая.

Режиссерская манера рискует показаться «старомодной», если не «реакционной». В свое время великий философ кино Андре Базен, говоря о классическом военном цикле Фрэнка Капры «Почему мы сражаемся», дал убийственную формулу манипуляции зрительским сознанием при помощи документальных кадров: Капра, по его словам, придавал реальности структуру ораторской речи. Пек, словно бросая вызов современной документалистике с ее акцентированной «объективностью», с отказом от манипуляции, часто оборачивающимся гораздо более изощренной манипуляцией, строит «Я не ваш негр» именно как речь оратора.

Оратор у Пека – это Болдуин. Сам он лишь пару раз появляется на экране в отрывках из ток-шоу 1970-х. В нем нет ничего от пророка, скорбного летописца негритянских бед, трибуна. Забавный, бесконечно обаятельный, пучеглазый, очень подвижный, буквально подпрыгивающий от нетерпения подать реплику денди пятидесятилетний мальчишка. Даже трудно представить, что именно ему посвящены появляющиеся на экране строчки из секретной справки ФБР, датированной не маккартистскими 1950-ми, а вполне прогрессивным 1966 годом: «подрывной элемент», «представляет угрозу для национальной безопасности США», «на этом основании включен в Индекс безопасности». Загадочный «Индекс» – это списки лиц, подлежавших в случае войны или чрезвычайной ситуации заключению в концлагеря. С Болдуином в нем соседствовали Чарли Чаплин, Орсон Уэллс, Леонард Бернстайн: в общем, это был «who is who» американской культуры.

Болдуин был опасен втройне. Как афроамериканец, глубже, чем кто бы то ни было, анализировавший ту катастрофу, какой стал расизм для американского национального сознания – и черного, и белого. Как афроамериканец, сочувствовавший компартии: Болдуин называл себя в гарлемской юности ее верным «попутчиком». В 1940-х, кстати, даже свою штаб-квартиру компартия перенесла в Гарлем – как самый безопасный и дружественный квартал Нью-Йорка. Наконец, как афроамериканский и прокоммунистический гомосексуал.

Когда Сэмюэл Л. Джексон читает за кадром отрывки из незаконченной документальной книги Болдуина «Вспомни этот дом», несерьезная внешность Болдуина как-то даже усиливает чеканную и горькую мудрость его слов. Монтаж архивных кадров, изредка перебиваемый нейтральными панорамами, подчинен логике Болдуина, иллюстрирует его размышления о расовой проблеме и о путях протеста. Но Болдуин даже в своей политической публицистике оставался лириком. Его воспоминания о трех убитых лидерах негритянского движения – Медгаре Эвансе, Малкольме Иксе и Мартине Лютере Кинге – это прежде всего рассказы о встречах с ними. В свое время Болдуин, например, долго рассказывал в книге «Имени его не будет на площадях» даже не о своей дружбе с Кингом, а о костюме, который он купил специально на похороны Кинга. А потом он не мог его больше надевать – и отдал, совсем не ношенный, другу детства. И встреча с этим другом обернулась ссорой. И этот странный рассказ сообщал читателям гораздо больше о «негритянском вопросе», чем сообщил бы анализ тактики и стратегии Кинга в сравнении с тактикой и стратегией того же Малкольма Икса или «Черных пантер».

В фильме Пека специфическая лиричность текстов Болдуина, конечно, никуда не исчезла. Но визуальный ряд далеко не лиричен. Он жесток, когда напоминает о расистском озверении нации. Дорогого стоят кадры с мирными, очевидно, в повседневной жизни обывателями, размахивающими с перекошенными лицами плакатами со свастиками и лозунгами: «Сегрегация навсегда!», «Кому нужны ниггеры?», «Остановить красное вторжение!». Это они так реагировали на введение совместного обучения белых и черных детей. Вот, например, Болдуин размышляет о несопоставимости экзистенциального опыта «двух Америк» и о тягости «белизны», а не только «черноты». А Пек сталкивает забавы безмятежно белокурых юношей и девушек из голливудских мюзиклов 1950-х с фотографиями подвергнутых в те же годы суду Линча афроамериканцев.

Это ужасно грубо, кошмарно прямолинейно, но безусловно честно. Это – политическое кино в своем самом исконном, непосредственном смысле. А Пек – один из считаных режиссеров в мире, которые делают именно политическое кино. На его счету, например,