Формула всего - Евгения Варенкова

Степь распростерлась, как накрытая скатерть – бери, что желаешь, и иди, куда хочешь. Небо журчало. День улыбался. Ай-нанэ-нанэ. Щука в море не утонет. Не бессчастный я вовсе! Мне показалось. Плащ обманул! Горе – не беда, а не-до-ра-зумение! Сглазили меня – и всего делов. Это подумаешь! Сглаз снимают. Средств верных много – святая вода, соль, и огонь, и заклятия древние. Лучше, когда они действуют вместе. Все перемелется. Ну запнулся, ну еще запнусь, а потом пойдет. Дэвла мой милый! Спасибо тебе. На лихую ты бражку меня сварганил. Воля – твоя. Все я исполню, до всего доберусь.

Вот как я начал думать! Как мудрый старик. А силы мои были молодые. Муша бы мной гордился. Я почувствовал на себе его взгляд.

– Поможешь, дед?

– Помогу.

Ну и все, чавалэ. Ошибся я – правда, но зла не ведал, хотел, как лучше. Брата оставил, невесту бросил, старика покинул. За надеждой ехал! Я должен был ехать. Может, иначе еще хуже бы вышло? Я с этой мыслью возился долго, как котенок с клубком. Мне она нравилась. Бог меня вел! А Дьявол только подножки ставил! Все было правильно, по судьбе. И так будет дальше. Воржу я еще встречу, даже если целый мир будет против этого. Все равно же надо куда-то топать. Вот и потопаю. Вот и дойду. Крепость во мне есть и ума довольно. Разве сердце мое знает меньше, чем мне нужно?

Я вернулся на пруд и раскинул мозгами – с чего начать. В Кучириц путь был заказан, но в Красновке жила та самая девчонка, которую я от Шороха спас. Ее батя мне должен. Это по совести. А по Указу? Я совсем про него забыл, а ведь каждый гаже мог мне теперь сунуть палку в колеса. Ну да деньги подмажут. Они и не такие Указы отменяли! У меня же их много. Не в чем нести.

Я направился в пещеру, надеясь на то, что гаже прихватил с собой что-то такое. У него оказалась большая сумка. Я ее еле во тьме нашарил, набил деньгами и, пока набивал, целовал монетки в «орлы» да в «решки» – ай золотые мои помощники!

Путь мне опять предстоял не из легких. Указ-то поди уже все узнали! Куда ни приди – возьмут на заметку. Надо быть начеку. И винтовку лучше не брать. Тем более без патронов!

Я прикинул, сколько у меня времени. Плащ говорил – «до Покрова». Это, значит, полтора месяца. Но он мог наврать.

– Ты мне не скажешь? – спросил я у гаже. – Ладно, бывай.

Вылез наружу, а чувство такое – забыл чего-то. Не пускает меня мертвец. Чего ему надо? Я решил, что лучше к нему вернуться. Мертвецы, они такие, добром не поклонишься – найдут способ.

Он лежал в луже крови, глаза открыты. Вот оно что! Я прикрыл ему веки и помолился: «Легкого лежанья да мягкой земельки. Спи спокойно. Не сердись на меня. Тебе же так легче. Отмучился и с миром. Не ходи за мной». И пошел, пошел – под божьей стрехой[96], в траве по пояс. Хорош бессчастный! Полна сума золота! Ай, ромалэ!

Так расшагал я в себе обиду, злость и уныние, шел да насвистывал. Доброму сердцу легко, как птичке. Про Воржу я больше почти не думал, как не думают о чем-то решенном, но нескором.

Дикая степь. Только ближе к вечерней я наткнулся на наезженную дорогу. Хотелось курить. Посмотрел я направо – нет никого. И налево тоже. Я сел на обочину. Вот ведь как крутит! Давно ли жалел, что на свет появился, а теперь сижу, греюсь.

День был теплый, но пасмурный. Журавли пролетели – курлы-курлы.

Вдалеке показалась повозка с сеном. Двое гажей обсуждали что-то. Оба бородатые и загорелые. Лица – жизнью потертые, как башмаки, такие трудно состарить больше.

– Далеко до покосу? – спросил один.

Второй ответил:

– Версты две будет.

Даже странно, что я их понял! Это были первые люди, которых я встретил после Вдовы, и все в них казалось мне интересным – даже заплатки! А лошадка-то – Дэвла! Без слез не взглянешь! Гривка облезлая, зад отвисший. Страсть как обидно, потому что я вижу – порода в ней есть, костистая лошадь, по грудь увязнет, а сани вытянет. Эх, мужички – укатали сивку. Ухода нет, вот и вид нетоварный. А я б ее вынежил… Ай-нанэ.

Гаже проехали без скандала. Не кинулись с криками руки вязать: ага, мол, попался, рвань кучерявая! Вот тебе и Указ! Может, он только на бумаге могуч? Ненавидеть не прикажешь.

Я пошел за телегой. Вскоре стемнело. Никто из гажей мне в пути не попался, зато ночью обратно мужики те приснились – точно такие, как я их встретил. Кажется, даже и спросил-то один: «Далеко ль до покосу?», а другой ответил: «Версты две будет».

Проснулся я от колючей зяби. День едва распускался и вот распустился! Потянулся народ. Две деревни прошел я без сучка и задоринки. Купил себе трубку да доброй махорки – такой, от которой барин легкие выплюнет, а цыган, напротив, здоровее станет! Затянулся – лафа! Несчастье побоку, удачу в кнут!

Большак, по которому я шагал, позволял разъехаться трем телегам, и люди попадались – каждой твари по паре: крестьяне, торговые, нищие, всякие… Кто по закону, кто против закона. Впрочем, разбойников я не боялся. В таборе каторжных мы привечали. Люди были лихие, но благодарные. Несли нам краденое. Никто их бандитами даже не звал. Бандиты у нас – это те, кто в погонах: с нагайками, с саблями. Вот кто бандиты! Сколько себя помню, они нас стригли, как будто они пастухи, а цыгане – бараны. Вот бы с них самих взятки брать! За то, что морды у них поганые.

Шел я и шел. На меня косились, но я к косым взглядам привык с детства. Указ тут ни при чем. Гаже всегда только так и судили, что с цыганами, мол, без оглядочки нельзя. Доля правды тут есть – мы не святые! Но это не повод измываться над нами! Цыганская участь и так не сахар – везде мы чужие. Кроме табора. Где табор, там и дом. Если хочу выжить, я должен найти свой табор.

А что с Указом, как он сыграет – тут дело тонкое. Команду «Взять!» дали. Станут ли кусаться? Вот это вопрос! Иду, а неймется мне. Хочу узнать! Вынь да положь! На пути – деревня. Вечер уже. Все, кто не спит, те пьют. Все, кто не пьет, те спят. Кабак я узнал по горящим окнам. Тут, думаю, и проверю. У пьяных все наружу. Если назрело, непременно вырвется!