Империи песка - Дэвид У. Болл

class="p1">Жюль вздохнул. Он отчаянно желал, чтобы Поль вообще не появлялся в суде и ничего этого не видел, чтобы Элизабет хватило материнской заботы и здравого смысла удержать Поля дома. Но разумеется, было слишком поздно.

– Ну что ж, можешь остаться, если хочешь, – сказал он сыну.

Жюля увели. Мальчики тоже вышли и теперь слонялись по прилегающим улицам. Поль так и светился счастьем. Наконец-то он поговорил с отцом. Даже возможность обнять отца существенно повлияла на его настроение и вселила уверенность в благополучном исходе. После мрачного утра настроение Поля здорово повысилось. Улицы, по которым бродили они с Муссой, были полны возбужденных горожан, сильно подогретых известиями с войны, где Мец – лишь недавний фрагмент общей картины поражений. Правительство воспринималось мягкотелым и ни на что не способным. Париж тлел и мог в любой момент вспыхнуть от собственного гнева. На ящиках стояли раздраженные ораторы и распаляли озлобленную толпу.

– У нас будет новое правительство! – кричал какой-то человек, и слушатели одобрительно гудели. – Коммуна навсегда!

В воздух летели шапки и шляпы, сверкали штыки. Люди обнимались и плакали от радости.

– Да здравствует коммуна!

Кто-то кинул в оратора камень, но промахнулся, и камень упал Муссе под ноги. Мусса отскочил и посмотрел на Поля.

– Совсем как в тот день, когда пала империя, – сказал он, и оба поспешили обратно.

Днем в зале суда было не продохнуть. Поль внимательно следил за процессом, подмечая каждое слово, звук и жест. Он догадывался, что наступил черед отца, поскольку обвинитель замолчал, а защитники, сидящие рядом с дядей Анри, вызывали свидетелей. Эти свидетели говорили об отце только хорошее.

– Де Врис – прекрасный офицер, – заявил невысокий усатый человек по фамилии Распай.

«Для офицера он слишком невысок, – подумал Поль. – Я с ним одного роста. Ну, почти». Однако этот человек был не просто офицером, а настоящим генералом. Меж тем обвинитель прицепился к его форме и закричал:

– Это непорядок! Никакой Императорской гвардии больше нет. У этого свидетеля нет права давать показания!

Тогда один из судей велел обвинителю заткнуться и сесть на место. Поль подумал, что это самый яркий момент всего судебного процесса. После Распая выступали другие офицеры: полковник и майор. Оба рассказывали удивительные вещи о службе отца в Италии и Африке и о том, как он служил Франции. Их рассказы пьянили не хуже шампанского. Поль жадно ловил каждое слово.

Под конец заседания слово предоставили самому Жюлю де Врису. Поль толкнул Муссу, желая убедиться, что тот внимательно слушает. «Теперь они все заткнутся, – думал Поль. – Больше никто не усомнится в правдивости его слов». Отец говорил негромко, но сильным, твердым голосом. Интонации приковывали к себе внимание зала, что прежде не удавалось никому из выступающих. Этот голос Поль слышал тысячу раз; голос, велевший ему прекратить одно занятие и начать другое; голос, который всегда отчитывал или поучал.

Поль внимательно слушал этот голос, повествующий о том, что происходило с полковником с того самого дня, как он уехал из Парижа на прусский фронт. Отец рассказывал свою историю со всеми подробностями, не упуская ничего: от дыма над Шалоном до прусского уланского патруля в лесу и положения тел в крестьянском доме. Говоря, он смотрел судьям в глаза. Он стоял, подняв голову и расправив плечи, и Полю казалось, что отец выглядит в миллион раз лучше драгунского сержанта. И то, о чем рассказывал полковник, противоречило сержантским словам. Вместо кавалерийских атак отец говорил о пьяных солдатах. Вместо тайных патрулей – о сожженных французских припасах. Вместо героических сражений французские солдаты, по словам отца, убивали женщин и детей. Все это создавало чудовищную путаницу. Поль не знал, как соотнести одно с другим.

Поль видел, что судьи внимательно слушают отца. Все трое подались вперед и наклонили голову, словно желая получше услышать. Однако присутствующие в зале такого внимания не проявляли. До ушей Поля долетали шуточки, сомнения и гадости, которые сопровождали каждое отцовское слово и заявление. Зрители смеялись, качали головой и ворчали, что создавало в зале атмосферу невнимательности и недоверия. Поль сердито смотрел на них. Это же мой отец выступает!

– Когда Делеклюз понял, что я поймал его с поличным на убийстве, он взял меня в плен, – донеслись до Поля отцовские слова. – Это был человек с исковерканной психикой. Его рапорт – месть империи. Делеклюз писал это в пьяном состоянии, когда мы сидели у походного костра. Он желал только одного: лишить меня чести. Составляя рапорт, он лелеял уверенность, что империя попадет в руки пруссаков и суд надо мной явится результатом… – Отец говорил почти час и под конец охрип. – Я не считаю себя виновным ни по одному пункту предъявленного мне обвинения. Я не трус. Я рассказал вам полную правду о том, что делал сам и что делали со мной. Я готов сражаться за мою страну. Я готов за нее умереть.

Такой вдохновенной речи Поль еще не слышал. Ему хотелось вскочить и закричать, но на остальных присутствующих слова отца не произвели особого впечатления. Люди внимательнее слушали заключительные слова обвинителя.

– Вся история Франции покрыта воинской славой, – говорил обвинитель. – Два века подряд наша страна держала в руках всю Европу. И нынешнее сокрушительное поражение Франции на поле боя невозможно было бы представить, не явись они результатом двуличия, предательства и дезертирства офицеров на ключевых направлениях. Мы видели это в Седане, где человек, изображавший из себя императора, совершал отвратительные поступки, а затем отправился к немцам с белым флагом. Это же сегодня произошло в Меце из-за бесхребетных действий труса, которого совесть не позволяет нам назвать маршалом Франции. А теперь, – обвинитель вновь остановился перед Жюлем и наклонился почти к самому его лицу, – мы это видим в самооправданиях Жюля де Вриса. На примере этого человека мы видим, как рушится могучий хребет Франции. Для него может быть только один конец. Честь и слава Франции требуют от вас, уважаемые судьи, чтобы этот низкий и изворотливый трус получил пулю в лоб.

Толпа взорвалась. Такого грохота Поль еще не слышал. Его вновь охватил ужас. Испуганный Поль был близок к панике. Он напоминал себе, что мнение присутствующих ничего не значит. Ведь дядя ему говорил: все зависит от судей, принимающих решение. Но Поль смотрел на ликующую толпу, на судей, допускающих это беснование, и дядины заверения не помогали. Совсем.

Когда зал утихомирился, выступали и другие судейские, но из-за духоты и обилия противоречивых впечатлений в мозгу Поля все смешалось. Под конец судья, сидящий посередине, объявил, что суд заслушал показания всех свидетелей и завтра