Волшебники - Лев Гроссман

Враг при всем при том наседал не на шутку. Нужен был какой-то стратегический ход. Комната наполнилась телами и дымом. Квентин со свистом дышал сквозь зубы, в голове тарахтела психованная, без всякого смысла песенка.

Где-то в процессе он всадил свой нож в чей-то мохнатый живот. Он не видел лица этой твари — конечно, твари, не человека же в самом деле, — но запомнил, как лезвие сквозь резиновые мышцы проходит в нутро и как стискивают его потом эти мышцы. Он отдернул руку, как ошпаренный, и оставил свое оружие в животе.

Джош сгорбился и выпустил своего демона. То же самое сделал Элиот. Демон Элиота, расписанный с ног до головы в черно-желтые полосы, особенно впечатлял. Он боком, по-кошачьи, перелез через стол и с откровенным восторгом ринулся в бой.

— Черт! Дальше-то что? — крикнула Дженет.

— Уходи в боковую дверь, вот что, — хрипло откликнулся Элиот.

Схватка на мгновение приостановилась, словно неприятель чего-то ждал. Затем пол содрогнулся, стена обрушилась, и в зал вступил железный, раскаленный докрасна великан.

В голову Чур угодил кирпич, и она упала, будто подстреленная. От великана шли волны жара, пыльный воздух вокруг него колебался. Все, к чему он прикасался, воспламенялось. Не умещаясь под потолком, он уперся руками в пол. Его лишенные зрачков глаза светились расплавленным золотом. Тело Чур вспыхнуло под его железной стопой.

Все обратились в бегство, спасаясь от той же участи и нестерпимого жара. У выходов образовались пробки. Квентин, ища Элис, не видел ни одного человеческого лица. В конце концов он рискнул оглянуться: в середине зала одиноко чародействовал Джош.

В очередном припадке патологической мощи он опять сотворил черную мини-дыру. Тогда, на вельтерсе, она чуть не вывернула из земли дерево, теперь со звуком автоматной очереди всосала разом все гобелены, содрав их с колец. Свет в зале стал тускло-янтарным. Озадаченный великан присел, наблюдая невиданное явление. Огромные ярко-красные член и мошонка болтались меж его ног, как язык колокола.

Квентина как-то само собой вынесло в темный, прохладный боковой коридор. Звук выключился, как в телевизоре. Поначалу он рванул во всю прыть, потом перешел на нормальный бег, на трусцу, на шаг. Бежать он при всем желании больше не мог: воздух жег легкие. Согнувшись, он уперся руками в колени. Спина за правым плечом невыносимо чесалась. Он пощупал, обнаружил торчащую в том месте стрелу и недолго думая ее выдернул. Брызнула кровь, но особой боли он не почувствовал — стрела вошла на какой-нибудь дюйм, если не меньше. Легкое жжение от раны и древко в руках как-то даже помогали ему, связывали с реальностью. Тишина после недавнего гвалта ошеломляла.

Несколько минут он позволял себе радоваться, что дышит прохладным воздухом, никуда не бежит, что он здесь один и немедленная смерть ему не грозит — но опасность продолжала напоминать о себе, отравляя хрупкую радость. Вдруг он единственный, кто остался в живых? Он понятия не имеет, как выйти из подземелья — значит, так и так пропадать. Квентин, как похороненный заживо, остро чувствовал толщу земли и камня над головой. Даже если каким-то чудом он выберется, пуговицы у него нет, и на Землю он вернуться не сможет.

Шаги в темноте. Кто-то идет — кто-то со светящимися руками. Квентин устало принялся готовить новый волшебный залп, но вовремя узнал Элиота и обмяк на полу.

Некоторое время оба молча сидели у стенки. Камень холодил ранку на спине Квентина. Рубашка Элиота выбилась из брюк, одна щека почернела от копоти. Он взбесился бы, если б знал.

— Ты как, в порядке?

Элиот кивнул.

— Чур погибла.

Элиот, вздохнув, запустил светящиеся руки в густую волнистую шевелюру.

— Знаю. Видел. Не думаю, что мы чем-то могли помочь. Тот красный играет не в нашей лиге.

Они снова умолкли. Слова, теряя всякий смысл, падали в пустоту. Мир не нуждался в них. Элиот подал Квентину флягу с чем-то крепким, Квентин выпил и отдал назад. Связь между ним и собственным телом немного наладилась. Он подтянул колени, обхватил их руками и сказал непонятно зачем:

— Меня стрелой ранило. В спину.

— Надо идти, — сказал Элиот.

— Правильно.

— Искать остальных. Пуговица у Пенни. Соображает, несмотря ни на что, отметил про себя Квентин. Насколько же он сильнее меня.

— Там этот, красный.

— Без пуговицы никак, — констатировал Элиот. Квентину хотелось пить, но где взять воды? Он не помнил, куда дел свой рюкзак.

— Хочешь посмеяться? — спросил Элиот. — По-моему, Анаис с Бамсом перепихнулись.

— Чего? — Пересохшие губы Квентина вопреки всему разошлись в улыбке. — Когда бы они успели?

— А после второй драчки. На отдыхе.

— Ух ты. Бедняга Джош. Инициативные, однако, ребята.

— Ага. Но Джошу не позавидуешь.

— Точно.

Обычная тема брекбиллсских разговоров.

— Можешь смеяться дальше, — продолжал Элиот, — но я не жалею, что здесь оказался. Даже если из этого ни хрена не выйдет, пойти все равно стоило. Умную вещь сказал, да? Зато правда. На Земле я бы спился ко всем чертям.

Да, верно — для Элиота другого выхода не было. Квентину даже стало несколько легче.

— Сниться ты и здесь можешь.

— Ну нет, не с такими темпами.

Квентин встал, размял затекшие ноги, и они двинулись в ту сторону, откуда пришли.

Квентин больше не боялся, только волновался за Элис. Адреналин тоже весь вышел. Остались жажда, натертые ноги и ссадины, которые он не помнил как получил. К ранке от стрелы присохла рубашка, и она напоминала о себе на каждом шагу.

Вскоре стало ясно, что беспокоиться в общем-то не о чем — они даже в банкетный зал не находили дорогу. Свернули не туда, вероятно. Ориентирующие чары успеха не принесли: их языки нуждались в большой дозе оливкового масла, чтобы хоть как-то ворочаться.

Квентин подождал Элиота, писающего у стенки. Похоже, это конец, но деваться некуда — надо идти. Может, это часть истории, тупо размышлял Квентин. Сначала плохо, потом раз — и все хорошо. Который, интересно, час там, наверху? Ему сдавалось, что он всю ночь провел на ногах.

Кладка стен, казавшаяся все более древней, сменилась необработанной гладкой скалой. Они шли по самому краю этой подземной вселенной, среди разрушенных эрозией планет и меркнущих звезд. Коридор, перестав ветвиться, все время забирал влево. Квентин испытывал чувство, что тот закручивается все туже, как спираль раковины наутилуса. Логика, насколько в мире еще оставалась какая-то логика, подсказывала, что закручиваться без конца он не может — так оно, как вскоре выяснилось, и было.

ОВЕН