Тильда. Маяк на краю света - Кейт Андерсенн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он умолк.
— Тебя тревожит, что у него есть другие наследники?
Чак ухмыльнулся.
— Теперь ты можешь получить фамилию Сваля не только от меня. Можешь успеть выскочить за Старика, и по-быстрому стать вдовой. Куда удобнее.
Издеватель сиренов.
— Я и за Джарлета могу, та же история.
— Он не совсем Сваль. Он буканбуржец до мозга костей. Эй! И он — не умрет!
— Но вы — уж точно не моральный ориентир, — отвернулась я. — Да и не нужна мне ваша фамилия теперь.
Снова съехали на его темы. Эгоист — он и на краю света эгоист.
Но Кастеллет нарушил молчание:
— Звездочет… твой дядя… говорил, что там, в другом мире, существует бог. Который создал все. И вот он… такой, как он — только он и в праве сказать, что добро, а что зло. Потому что он не стоит с нами в одном ряду, он другой, изначально, понимаешь? А мы? Посмотри на нас, Тиль. Не только на меня и Шарка. На буканбуржцев, на мерчевильцев, на народ Гудру, на сирен… Да взять тебя — ты ведь колебалась, я видел. Когда не знала, из чего похлебка, была готова съесть. Или Ро — Ро праведнее всех нас, но кто вечно орет на мужа? Мы все — одинаково ходим под небом. И таким, как мы, доверить определение добра и зла?
Он развел руками и горько рассмеялся. Я прикусила язык. Меня проняло. Или истина истинна, или просто Кастеллет включил свое обычное красноречие.
— Если… если мы доберемся туда… или ты доберешься — потому что ты везде добираешься… узнай.
— Что узнать?
— Что такое добро, а что — зло.
Я даже не заметила, как взяла его ладонь и сжала, как последнюю надежду.
— Звучит грустно, Тиль. Ты что же, собираешься остаться?
— Я — привязка, забыл? По опыту — привязки оставались на месте. И некоторые… умирали.
— Эй! Ну, это ты совсем загнула. Советника прикончил темнейшество, а не эксперимент! Я, например, хочу, чтобы ты отправилась со мной.
Я улыбнулась правым краешком губ. Если бы он правда хотел. По-настоящему…
— Не всегда все случается, как мы хотим.
Потому что ничего не изменилось. Даже если это возможно.
— Я пойду, Чак.
В течение следующих двух недель мы мариновались в штиле и солнце. Мигмар, конечно, работал с опреснением воды на ура, но фрукты и медвежатина быстро кончились, а на рыбе жить было не очень, пусть Чак и старался с меню. Ни для радости духа, ни для здоровья.
На ночь я Диком поселилась среди матросов. Трусила оставаться наедине с Кастеллетом, а он, к счастью, не настаивал — после разговора на палубе даже не пытался. Только первым утром молча сунул мне мамину шкатулку под столом. Открыл.
Внутри лежал ее дневник. Который рассказывал, как они с папой, Вайдами и королевой скрывались в лесу почти восемь месяцев после «исчезновения». Они строили плот на том самом обрыве у алтаря и собирались спустить его вниз. Драматичное повествование обрывалось на предложении «если мы не сможем, то будут другие. Однажды кто-нибудь окажется сильнее сговора островитян и сирен, я знаю». Так и вышло, и… это были не они. Старик подтвердил, что… восемнадцать лет назад с острова действительно пытались бежать пять человек, но за береговую линию их плот не добрался — сирены выполнили данное Свалю обещание и…
И.
Меня тогда едва не стошнило. Почему… они взяли короля Тириана на дно, а папу и маму… пустили на мясо?.. Я даже была готова встать бок о бок с отцом Кастеллета и Джарлета, останавливать всех наших родителей снова и снова, до последней капли крови и заново, попасть на рудник, но… Мы с Фарром распили бутылку мерчевильского на корме, заново переживая сиротство. Терять надежду ужасно, но еще отвратительнее, когда она умирает во второй раз.
— Селяви, как говорит Ро, — угрюмо усмехнулся Фарр.
Седые волосы, оттененные черными густыми бровями, ему на удивление шли.
— Что это значит?
— «Такова жизнь». Ее познания в друидском поразительно глубоки и хаотичны.
Помолчали.
— Не будем говорить Ис.
Конечно, не будем. Если вообще придется с ней говорить когда-нибудь.
— И Кастеллету… не говори.
Я отобрала бутылку и приложилась к горлышку. Закат багровым заревом сжигал небо и море под нашими ногами.
— Почему ты от него прячешься?
— Будто не знаешь, — фыркнула я.
Фаррел поджал губы понимающе.
— «Любовь».
— Чтоб она сгорела к морским медведям.
На следующий день Старик и Бруно превратились в… морскую пену. Аврора за общим отвратительно рыбным обедом рассказала грустную историю про сирену, которая вышла на берег ради возлюбленного, и превратилась вот тоже в пену потому, что он полюбил другую. Чак с матросами наперебой ответили ей историей матери Финтэ. Случившееся драматичное молчание неожиданно разрядил доктор Риньи — оказалось он недурственно играл на скрипке, а еще его звали Жиль. Чак и Ро — наши звезды сцены и бочки — начали подпевать на голоса, и в итоге получился неплохой такой день фольклора, с плясками и хохотом.
Мы с Фарром отсиживались в сторонке и тайном трауре. Я — в маске в качестве чинной жены квартирмейстера, а он… Он был капитаном.
Мы, вообще, теперь ели с командой.
«Искатель» по-прежнему упорно смотрел носом на норд-норд-ост, он был капитаном, а я — сестрой и наблюдателем. Ничто не изменилось.
Штиль стоял не только в воздухе, но и в наших душах.
Но танцы и песни после обеда все равно решено было ввести в расписание для поднятия морального духа. Мы шли на край света — это будоражило умы и пугало. «Темнейшество» и «светлейшество» хотели занять их умы и руки, и были совершенно правы. Драить палубу, проветривать и чинить паруса, рыбачить, стряпать с Гупо на камбузе — рабы остались не у дел.
Ввели «занятия по психосознательности». Аврора утверждала, что пусть «видений» нет, но если вдруг они вернутся, а ларипетра лопнет — надо уметь справляться. Занятия вели они на пару с Фарром.
По вечерам капитан учил экипаж и жену ориентироваться по звездам.
Прум кроме горе-рыбака оказался мастером по презепе и смастерил остров Гудру вполне правдоподобно. Фрида и мальчишки были в восторге и потребовали их научить делать такие же. В
