Империи песка - Дэвид У. Болл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что касается меня, то я принял решение и клянусь перед вами и всем французским народом: в Париж я вернусь либо мертвым, либо победителем! Возможно, вы увидите меня павшим на поле боя, но вы не увидите меня сдающим позиции!
Однако кампания пошла отнюдь не так, как заявлял генерал. Сказалась неподготовленность солдат и некомпетентность командиров. Ни о какой внезапности не могло быть и речи. Скопление войск, рвущихся в бой, видели не только парижане, заполнявшие парапеты, но и пруссаки. Городские ворота накрепко закрыли, а каретам скорой помощи приказали дежурить поблизости, что было еще одной подсказкой для врага. С фортов начался массированный обстрел, от которого в парижских домах дрожали стекла. Каждый пруссак на позициях вокруг города знал: готовится наступление. Запустили воздушный шар со сведениями для Гамбетта. В бумагах подробно излагалась стратегия Второй армии. Из-за неблагоприятных ветров шар провел в воздухе девять часов и приземлился в Норвегии. Гамбетта остался в неведении относительно планов, разработанных в Париже. Затем накануне выступления природа вмешалась еще раз. В Марне поднялся уровень воды, сделав невозможным наведение понтонов, необходимых для переправы войск, орудий и всего остального. Понтоны оказались слишком короткими. Дюкро не оставалось ничего иного, как ждать, когда вода схлынет. Эта вынужденная отсрочка позволила фон Мольтке переместить части Саксонской армии туда, где им надлежало быть. Французским силам, участвующим в отвлекающих маневрах к югу от этих мест, не сообщили об отсрочке, а потому они сражались и гибли понапрасну.
Когда последний французский солдат пересек Марну, Вторая армия атаковала Бри и Шампиньи в попытке захватить высоты Вилье. Яростный обстрел из фортов должен был облегчить продвижение. Однако снаряды не разбирали, где свои, а где чужие, и французов полегло не меньше, чем пруссаков. Силы Дюкро успешно достигли своих целей, но затем пруссаки пошли в наступление по всему фронту, захватив французов врасплох, когда те завтракали. Этот день был долгим и кровопролитным. Сначала инициатива находилась в руках пруссаков, затем перешла к французам, после чего вновь вернулась к пруссакам. Ночью солдаты Дюкро замерзали насмерть. Было так холодно, что руки прилипали к винтовкам. К смертельному холоду добавились залпы из прусских орудий, гнавшие Вторую армию обратно в город. Оказалось, что солдат не снабдили одеялами. Единственной причиной, замедлявшей отступление, был поиск пропитания. Когда во время сражения убивало лошадей, солдаты, забыв о противнике, дочиста срезали мясо с костей. Они набивали мясом свои ранцы и жевали его сырым, отступая под покровом густого тумана. На поле остались двенадцать тысяч солдат и офицеров.
Раненых грузили на лодки и везли к мосту Аустерлиц, откуда на повозках их доставляли в больницы, а зачастую – прямиком на кладбище Пер-Лашез. Вдоль бульваров выстроились угрюмые толпы и смотрели, как волна последствий кровавой бойни возвращается в город. Кареты скорой помощи, повозки и телеги слились в единую реку, несущую искореженные тела и окровавленные куски тел. Зловоние смерти перемешивалось с дымом пушек, к этому времени переставших стрелять с фортов.
Масштаб поражения ощущался повсюду. Генерал Дюкро не выполнил своего обещания: он не погиб и не одержал победу. Теперь он возвращался в Париж во главе остатков его сломленной армии. А Париж искал козлов отпущения и надеялся на чудо от Гамбетта. Однако Луарская армия сейчас терпела поражение под Орлеаном. Об этом узнали позже, когда в Париж прилетел почтовый голубь и принес сообщение. Гамбетта было не до спасения Парижа. Орлеан пал. На очереди был Руан. Генерал Бурбаки и его Северная армия тоже отступали. Правительству пришлось перебираться из Тура в Бордо. Что ни фронт, то поражение.
Положение с продовольствием становилось все хуже. Запасы зерна таяли. Обычные женщины становились проститутками, отдаваясь за еду. Копыта, рога и кости размалывались, и из получавшегося оссеина варили суп. Животных из зоопарка продавали на убой. Повара Парижа готовили блюда из буйволов и зебр, яков и северных оленей, вапити и бенгальских оленей, волков и кенгуру. А когда зверей не осталось, забили слонов Кастора и Поллукса.
Арктический холод привел к тому, что в домах жгли двери и мебель. Женщины и дети остервенело ломали кусты, ветви деревьев, корни и обдирали кору. Людей начали косить оспа и тиф, к которым добавились болезни органов дыхания. На кладбища везли гробики с умершими детьми бедняков. Одежды не хватало, и крестьяне шили рубашки из газет.
И тем не менее еще не все было потеряно. Казалось, Франция обладала безграничной способностью поставлять новых солдат для новых армий, противостоящих пруссакам. Поэтому Париж выжидал. Никто в мире не думал, что город продержится так долго. Парижане очень гордились собой, и моральный дух в осажденном городе оставался высоким. Горожане были полны решимости пережить суровую зиму и продолжать сопротивляться немцам.
В шато де Врис никто не знал, куда исчез Жюль. В ночь, когда он покинул дом, оставив пару писем, Элизабет вернулась несколькими часами позже, чтобы забрать кое-что из одежды. Желая избежать нового скандала, она приехала на рассвете, надеясь, что напившийся Жюль будет в отключке, а все остальные будут спать. Она увидела на столике письма и узнала почерк Жюля. Присев на стул, она вскрыла письмо, адресованное Анри. После этого она долго сидела, не двигаясь и не пролив ни слезинки. Итак, Жюль предпочел смерть бесчестью. Элизабет убедила себя, что это к лучшему. Жаль только, что он никому об этом не сообщил. Письма она убрала в свой ридикюль, забрала документы из епархии и покинула дом.
Часовой, видевший Жюля, ничего не сказал начальству, поскольку говорить было не о чем. Какой-то офицер на рассвете проехал по направлению к прусским позициям и не вернулся обратно. С ним могло случиться что угодно. Возможно, он был пьян и упал с лошади. Возможно, отправился в Версаль, чтобы застрелить герра Бисмарка. Часовому не было дела до офицерских затей. Мадам Леавр не сомневалась, что Жюль поехал в город, где упился до беспамятства. Такое уже случалось. Ничего страшного, объявится. Поначалу Анри соглашался с мнением поварихи, но затем Гаскон сообщил, что в конюшне недостает одной лошади. Анри поспешил в комнату брата. Увидев, что форма, сабля и пистолеты исчезли, он стал догадываться. Анри перерыл все бумаги, однако не нашел даже короткой записки, подтверждавшей его догадку. Это
