Михаил Юрьевич Лермонтов. Тайны и загадки военной службы русского офицера и поэта - Николай Васильевич Лукьянович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но Максим Максимыч опытный кавказский служака, за годы службы он изучил Кавказ досконально, даже погоду он научился предугадывать, и поэтому молодой офицер-рассказчик «с благоговением посмотрел на штабс-капитана…». Крайне отрицательная характеристика осетин из уст штабс-капитана не должна смущать современного читателя: «Преглупый народ!… Уж по крайней мере наши кабардинцы или чеченцы хотя разбойники, голыши, зато отчаянные башки, а у этих и к оружию никакой охоты нет: порядочного кинжала ни на одном не увидишь. Уж подлинно осетины!». Ключевое слово здесь – «наши». Штабс-капитан сроднился с кабардинцами и чеченцами и на осетин во многом смотрит их глазами. Небогатые народы мало кто любит и уважает, так было всегда, а осетины, как писал Пушкин в своем «Путешествии в Арзрум», были самым бедным племенем из всех народностей, проживавших на Кавказе.
Служба Максим Максимыча, как указано в начале повести, проходила в линейном пехотном батальоне, стоявшем в одной из крепостей на Сунженской укрепленной линии. Именно туда прибыл Печорин и Максим Максимыч вполне дружелюбно встретил своего нового подчиненного. Он обратил внимание на новенький мундир офицера, и сделал вполне логичный вывод, что тот совсем недавно оказался на Кавказе. Поскольку отношения в кавказской армии были гораздо более свободными, чем в центральной России, то штабс-капитан предлагает подчиненному офицеру в повседневном общении обходиться без излишних формальностей: «Да, пожалуйста, зовите меня просто Максим Максимыч, и, пожалуйста, – к чему эта полная форма? приходите ко мне всегда в фуражке».
Как подчеркнуто В. А. Мануйловым, первоначально Лермонтов предполагал, что в крепость у Каменного Брода Печорин приедет из Петербурга. Но затем, в процессе работы над романом, он внес существенное изменение в его хронологию. Заключительная часть записок Печорина в «Княжне Мери» указывает, что в крепость Печорин попал за дуэль с Грушницким, то есть не из Петербурга непосредственно, а с Кавказских минеральных вод. «Но характеристика молодого, плохо знающего Кавказ Печорина в тексте «Бэлы» осталась». Отсюда и вполне логичный вывод, что такой сюжет это «след первоначальной редакции «Бэлы», когда повесть существовала отдельно, вне целостного контекста романа» [35]. При этом, обычно, когда пишут о повести «Бэла», подчеркивают, что рядом с крепостью жили «мирные» чеченцы. Но, как уже указывалось выше, эти горцы в условиях кавказской войны часто бывали хуже «немирных». При этом и у тех, и у других воевали и торговали все мужчины – от мала до велика.
Короткую, но очень образную характеристику дает Максим Максимыч одному из главных действующих героев повести – Азамату, брату Бэлы. Он, с одной стороны, невзирая на свой пятнадцатилетний возраст, прекрасный наездник и воин – «проворный на что хочешь: шапку ли поднять на всем скаку, из ружья ли стрелять». С другой стороны, – «ужасно падок был на деньги». Не являлось секретом, что деньги развращали горскую знать, ее любовь к золоту была хорошо известна русским офицерам и генералам и активно использовалась ими в процессе боевых действий на Кавказе. Но кто мог предположить, что эта вполне обыденная страсть к деньгам сломает традиционные и устоявшиеся отношения в обычной патриархальной семье «мирного» князя.
Русские, долго воевавшие на Кавказе, стремились наладить добрососедские отношения с кавказскими народностями и старались уважать их обычаи. Отсюда и приглашение на свадьбу которое получил Максим Максимыч: «Раз приезжает сам старый князь звать нас на свадьбу: он отдавал старшую дочь замуж, а мы были с ним кунаки: так нельзя же, знаете, отказаться, хоть он и татарин». Кунак – от тюркского слова «конак», т. е. гость, друг, приятель. Это понятие изначально употреблялось только по отношению к своим соплеменникам, но постепенно по мере роста торговых и иных отношений с русскими, понятие «кунак» приобрело расширительный смысл. Оно распространялось и на противников, в том числе и на русских офицеров, если с ними было заключено перемирие или они вместе участвовали в боевых операциях. Гостей обычно принимали в особой комнате – кунацкой, в которой имелись все необходимые принадлежности – ковры, подушки, таз для умывания и другие необходимые в быту предметы [36, с. 80].
Большинство исследователей творчества Лермонтова убеждены, что все горцы, герои повести, рассказывают о своей жизни, как о жизни чеченцев. Поэтому при чтении романа Лермонтова, а также других его произведений о Кавказе, следует учитывать распространенный среди его современников взгляд на эту кавказскую народность. Так, например, Ермолов считал чеченцев «самыми злейшими из разбойников, нападающих на линию: «Общество их весьма малолюдно, но чрезвычайно умножилось в последние несколько лет, ибо принимались дружественно злодеи всех прочих народов, оставляющие землю свою по каким-либо преступлениям» [37, с. 285]. Такое отношение покажется современному читателю предвзятым, но нельзя забывать, что в условиях войны «демонизация» противника всегда была обычным явлением.
Тем не менее, среди литературных критиков нет единого мнения по вопросу, к какой кавказской народности принадлежала семья Бэлы. С. Н. Дурылин считал, что она чеченская, но другой исследователь творчества Лермонтова, Б. С. Виноградов, полагал, что семья Бэлы и Азамата – кумыцкая [38, с. 55–57]. И это вопрос вовсе не праздный – обычаи многих кавказских народностей сильно отличались. Эти различия между горскими племенами многие русские офицеры не понимали, или начинали понимать со временем, что, конечно, говорит только о том, что армия фактически не была готова к столь необычной войне в европейском понимании этого слова.
Учитывая то обстоятельство, что этимология имени Бэла не установлена, то, по всей видимости, для Лермонтова Бэла стала собирательным образом горянки – что-то от чеченки, а что-то от кумычки.
На свадьбе песня, которую спела Бэла молодому русскому офицеру в изложении Максима Максимыча, является стержнем этой повести. Не было бы этой песни, не произошло бы дальнейших событий, связанных с похищением и смертью юной девушки: «Стройны, дескать, наши молодые джигиты, и кафтаны на них серебром выложены, а молодой русский офицер стройнее их, и галуны на нем золотые. Он как тополь между ними; только не расти, не цвести ему в нашем саду». Виноградов считает, что на кумыкских свадьбах такое обращение молодой девушки к гостю было обычным явлением.
Как уже указывалось выше, многие русские офицеры жили с «азиатками», но это не было широко распространенным явлением. «Кавказец», герой очерка Лермонтова, «одно время мечтал о пленной черкешенке», а потом должен был махнуть рукою на «эту почти несбыточную мечту» [39, с. 337].
И в этом не было чего-то необычного. Тема
