Михаил Юрьевич Лермонтов. Тайны и загадки военной службы русского офицера и поэта - Николай Васильевич Лукьянович

Но ведь о похищении рано или поздно стало бы известно, маленький клочок земли, где все друг друга знают – русские горцев, горцы русских, везде шпионы, готовые за деньги продать любые сведения. Тем более, что украдена княжеская дочь, а значит нанесено оскорбление тому, кого сам Максим Максимыч называл кунаком. Понятно, что отец принял бы все меры для того чтобы выяснить что же произошло на самом деле, кто посмел его так унизить. Результат вполне ясен – насилие, кровь, война. Но Печорин тоже это понимал и поэтому, как указывалось выше, он организовал похищение как военную операцию: Бэлу украл не он, а ее брат при его помощи, тем самым у русских вроде бы алиби перед горцами. Но маловероятно, что это не удалось бы обнаружить.

Почему Максим Максимыч пошел на столь явное нарушение служебного долга, ограничившись тем, что отобрал шпагу у подчиненного офицера, то есть посадив его под домашний арест? В условиях гарнизонной жизни это трудно назвать наказанием. Он что-то явно не договаривает молодому офицеру-рассказчику, потому что так может объяснять какой-нибудь штатский человек, даже чиновник, но не офицер, на котором лежит ответственность за выполнение боевой задачи, ответственность за крепость.

К сожалению, ситуация в русской армии часто была такой, как ее описывал в начале XX века генерал П. И. Залесский: «Старшие (начальники. – Авт.) подчинялись младшим, как пассажиры подчиняются шоферу автомобиля – пока он везет их по избранному пути к намеченной цели. Подчинялись ради своих удобств и благополучия, видя, что дело идет хорошо и что они избавлены от той работы, которая требует иногда значительной энергии и беспокойств. Подчинение, вернее – отдача себя в руки младших, наблюдалось в русской армии очень часто. Стоило младшему быть ретивее к делу, как он тотчас же «седлал» своего вялого, ленивого, эпикурействующего или легкомысленного начальника» [40, с. 174].

Но Максима Максимыча трудно отнести к какому-либо из перечисленных типов начальников. Может быть он стал тем обычным кавказцем, существом более азиатским, чем европейским, портрет которого так ярко нарисовал Лермонтов в своем очерке «Кавказец»?

Когда Максим Максимыч рассказывает об убийстве Казбичем старого князя – отца Азамата и Бэлы, и заключает, что по-ихнему «он был совершенно прав», то молодой офицер-рассказчик, то есть, Лермонтов, на основании этого делает вывод: «Меня невольно поразила способность русского человека применяться к обычаям тех народов, среди которых ему случается жить; не знаю, достойно порицания или похвалы это свойство ума, только оно доказывает неимоверную его гибкость и присутствие этого ясного здравого смысла, который прощает зло везде, где видит его необходимость или невозможность его уничтожения».

Почему Лермонтов пишет – «порицания или похвалы», разве это не положительное качество русского человека, резко отличавшего его от европейских колонизаторов, для которых туземцы были просто животными и с ними поступали соответствующим образом? Но у Лермонтова, как всегда в его творчестве, весь вопрос только в соотношении: если обычаи других народов заставляют русского человека забывать о том, что он русский, то это качество имеет явно отрицательное значение. Оно позволяет сохраняться не лучшим, а худшим традициям присоединяемых к империи народов. Более того, даже русские офицеры в этой ситуации начинают вести себя не самым достойным образом. Убийство из-за угла, обман, предательство у некоторых из них как, например, у драгунского капитана, уже начинают восприниматься как вполне нормальные явления.

В романе много противопоставлений, как отмечают многие исследователи, но эти противопоставления отнюдь не схематичны: одно переходит в другое, а именно – зло оборачивается добром, добро – злом, героизм сочетается с подлостью, любовь с ненавистью. Но вместе с тем в этой повести присутствуют и возвышенные идеалы, которые отнюдь не абстрактны, а воплощены в плоть и кровь. Так, образ Бэлы – один из самых пронзительных и прекрасных женских образов в русской и мировой литературе. Если Пушкин, обращаясь к Анне Керн, писал – «гений чистой красоты», то Бэлу с полным основанием можно назвать «гением чистой любви».

Трудно встретить в реальной жизни такую беззаветную любовь, она может возникнуть только в исключительных обстоятельствах. Но и Бэла исключительная девушка – так любить могут немногие. Она пожертвовала всем ради любимого человека: родными, домом, родиной и своей честью, наконец. При этом она девушка с большим чувством собственного достоинства, – гордая и независимая. «Если он меня не любит, то кто ему мешает отослать меня домой? Я его не принуждаю. А если это так будет продолжаться, то я сама уйду: я не раба его – я княжеская дочь!.». Но любовь все равно сильнее: «Четверть часа спустя Печорин вернулся с охоты; Бэла бросилась ему на шею, и ни одной жалобы, ни одного упрека за долгое отсутствие».

Любовь к русскому офицеру оказалась всем в ее жизни и когда ей кажется, что любимый человек от нее уходит, то жизнь для нее полностью теряет смысл, теперь она подсознательно ищет смерти. Поэтому Бэла и ослушалась Печорина, вышла все-таки из крепости, и ее похищение Казбичем и последующее убийство вполне закономерны. Такая любовь, увы! – не для этого мира! Насколько она безмерна говорит и то, что Бэла и после смерти не хочет расставаться с любимым человеком. Она «начала печалиться о том, что не христианка, и что на том свете душа ее никогда не встретится с душою Григория Александровича, и что иная женщина будет в раю его подругой. Мне (Максиму Максимычу – Авт.) пришло на мысль окрестить ее перед смертию; я ей это предложил; она посмотрела на меня в нерешимости и долго не могла слова вымолвить; наконец отвечала, что она умрет в той вере, в какой родилась». Она любит, но она не раба любви, она личность, именно такой и нарисовал влюбившуюся в него черкешенку фон Торнау в своих воспоминаниях.

А что же Печорин? Способен ли русский офицер с холодным аналитическим умом ответить на такое чувство? Оказывается не может. Его монолог о своем несчастном характере это, скорее всего, самооправдание перед своим сослуживцем, это не исповедь наедине с собой. Здесь возникает вечный вопрос, способен ли мужчина, привыкший рисковать собой, ответить на такую безмерную любовь? Вряд ли! Женская стихия поглощает и требует полной самоотдачи, мужчина по природе своей не способен это сделать, он не может быть постоянно привязан к женской юбке по определению.

Как уже отмечалось выше, многие идеи, высказанные Лермонтовым, развил Толстой. Он так и говорил, что если бы тот остался жив, то ни он, ни Достоевский были бы не