Элохим - Эл М Коронон

задумываясь продал весь скот, купил мула и маленький шатер, оставил свой домик Иосифу и отправился в Иерусалим.

Вечером второго дня на подступах к Сихему он еще издали увидел царский стан, разбитый близ дороги на склоне холма. Разноцветный шатер самого царя красовался наверху у вершины. Элохим немедленно свернул с дороги, слез с мула и стал медленно продвигаться вперед между деревьями. Проскочить незаметно мимо царских стражников вряд ли удастся, подумал он, и решил дождаться наступления ночи. Он развьючил мула, отпустил его на траву, а сам сел под ветвистым деревом и задремал.

83

Царь Ирод возвращался в Иерусалим после долгого и безуспешного лечения на горячих серных водах Каллирхо, недалеко от северо-восточного побережья Мертвого моря. Он даже однажды потерял сознание, когда врачи погружали его в горячую жидкость.

За прошедшие тринадцать лет в его жизни также произошли важные события. Прежде всего, он восстановил Храм, как и обещал за полтора года. Десять тысяч строителей трудились днем и ночью. Говорят, пока строился Храм, в Иерусалиме дожди выпадали редко и только по ночам, чтобы строители могли не прерывать работу в дневное время[60].

Новый Храм вышел изумительной красоты. В большом внешнем дворе вдоль южных стен было воздвигнуто совершенно новое строение – Царский портик под высокой крышей, подпираемой 162 коринфскими колоннами в четыре ряда. А сам двор был вымощен каменными плитами белого, желтого и голубого цветов вперемежку, что создавало впечатление, по выражению одного священника, «морских волн». Вся территория Храма была обнесена новыми высокими стенами из белого камня. Из такого же камня было заново отстроено и само Святилище, достигшее теперь высоты Соломонова Святилища. Высоко над долиной Кедрон восточные стены Храма ровной линией прорезали синеву неба. В яркий солнечный день Храм на вершине горы Мориа сверкал ослепительной белизной египетского хлопка. А над потоками Кедрона был переброшен изящный белокаменный мост, идущий от Шушанских ворот через всю долину к Масличной горе.

Царь еще хотел обложить изнутри стены Святилища золотыми плитами, но священникам удалось отговорить его. Тогда, неожиданно для всех, и к ужасу священнослужителей царь приказал повесить над воротами Хульды золотого римского орла, чем сдобрил всеобщую радость щепоткой горечи.

Царь затем устроил грандиозные празднества, на которые пригласил важных гостей – сенаторов и знать из Рима, царей Парфии, Каппадокии и Армении. Из Рима приехали также сыновья царя, принцы Александр и Аристобул.

В жертвоприношение Богу было принесено 300 быков. Скачки колесниц на ипподроме, состязания атлетов, поединки гладиаторов в амфитеатре и спектакли в театре чередой сменяли друг друга в угоду высокопоставленным римским гостям. Каждый из римлян ощущал себя в Иерусалиме почти цезарем, как и следовало чувствовать себя людям из столицы империи в провинциальном городе. К тому же царь окружил их таким радушием и почетом, что им стало казаться, что они осчастливили своим присутствием его и город.

Между тем в глубине души царь был безразличен к проходившим празднествам. Чье присутствие могло бы его по-настоящему осчастливить, так это присутствие Соломпсио. Но Соломпсио была далеко в Идумее. По ней он тосковал ежедневно. Без Соломпсио и праздник был не в радость. Он с горечью узнавал черты лица Соломпсио в ее братьях, которые, как и она, были похожи на свою мать и ничем не походили на него самого.

После празднеств царь не отпустил принцев обратно в Рим. Вскоре он женил принца Александра на принцессе Глафирии, дочери Архелая Сисиннеса, царя Каппадокии, а принца Аристобула на Беренисе, дочери Соломеи.

Сыновья Мариамме Первой стали пользоваться большим успехом среди иудеев. Их воспринимали как иудейских принцев, поскольку в их жилах текла кровь хасмонейских царей. Многие надеялись, что принц Александр унаследует трон и тем самым восстановит подлинное иудейское царство. Досужие сплетни шли в разных углах города и через доносчиков Ахиабуса доходили до ушей царя. Но царь на первых порах не придавал им особого значения.

Молодые принцы были неопытны и не скрывали свою неприязнь к отцу и Соломее – убийцам их матери. Они держались особняком от других царских сыновей и полностью игнорировали принца Антипатра. Он в их глазах был грубым, неотесанным идумеем. Но высокого римского образования, полученного от учителей в доме Асимия Поллио, было недостаточно, чтобы выжить в жестких условиях дворцовых интриг, плетущихся вокруг них принцем Антипатром.

С помощью Эврикла, лакемедонского друга царя, принцу Антипатру со временем удалось восстановить царя против неопытных сыновей Мариамме.

– Иудеи любят молодых принцев, – говорил Эврикл царю, – и теперь, когда у них рухнула надежда на Мешиаха, они воспользуются первым удобным случаем, чтобы посадить на трон принца Александра.

– Моро, ты пригрел змеенышей у себя на груди, – предупреждала Соломея. – Вот увидишь, когда-нибудь они ужалят тебя. Их гложет месть. Они отомстят и тебе, и всем нам, за смерть Мариамме. Кошмар!

Дворец изо дня в день будоражили слухи о заговоре. Каждый стучал на каждого и все вместе на молодых принцев. Дело дошло до того, что царь взял их с собой на встречу с римским императором Августом в Аквилее и обвинил в заговоре против себя. Август хорошо знал молодых принцев, ценил их за благородные манеры и был уверен в их невиновности. Поэтому он не поверил обвинениям и заставил царя Ирода примириться с сыновьями. Но примирение продлилось недолго.

Как только они вернулись в Иерусалим, принц Антипатр возобновил интриги против них. Были пущены в ход самые вероломные средства. По указанию принца Антипатра писец Диофантий, подделав почерк Александра, сфабриковал от его имени фальшивое дискредитирующее письмо. Письмо рассеяло последние сомнения, и царь приказал Ахиабусу заточить Александра в подземельях крепости. На помощь своему зятю пришел в этот раз каппадокийский царь Архелай Сисиннес. На царя Ирода скорее всего подействовали хитроумные увещевания старого лиса, нежели его дорогие дары, поскольку Ирод был из тех, кто предпочитал брать и одаривать, нежели быть одаренным. Он простил Александра и осыпал царя Архелая Сисиннеса дарами, многократно превосходящими его подношения, а еще, вдобавок, презентовал ему красивейшую наложницу с многообещающим именем Паннихис, что в переводе с греческого означало «Всю-Ночь-Напролет»[61]. Но у царя была и иная, тайная причина помиловать Александра.

Пока принц Александр находился в заточении, царь воспылал страстью к Глафирии, своей невестке. Однажды, выйдя из Тронного зала, он увидел в коридоре удаляющуюся женскую фигуру в римской палле. На миг ему почудилось, что это Соломпсио. Так та напомнила дочь своим ростом, походкой и римским нарядом. Он быстро догнал ее, ловко задрал сзади подол ее столы[62] наверх до пояса и свалил