Сочинения русского периода. Стихотворения и поэмы. Том 1 - Лев Гомолицкий

2. Разговор человека с камнем

«Следы лавин, землетрясений,цветные камушки песка,вы – шлак угаснувших мгновений.От камня, времени куска,до гор... кто в скалах не узнаетокаменевшие века»,–такие мысли подпираетокаменевшая рука.

В его скалистое жилище,в надоблачный крылатый домприносит чайка в клюве пищу,а он на камне полный думперед изваянной богиней.Не видя рощ, морей окрест,не отрывает глаз от синисих совершенных черт и чресл.

О, даже трещиной, прошедшейпо лону вдоль, не умерщвленобожествленный камень вещий,и кажется, что дышит он.И из разъятых уст дыханьем,из округлившихся боковвдруг слышит человек сознаньем –как бы не слухом – глас быков

священных и орлов кронида,и горлиц: клекот, гром и речь.И от божественного видапал человек. И речью жечьповергнутого начинаетиз камня говорящий дух.«Я стать хочу огнем» – вещает.О разум! берегись! о слух!

«А ваша духоперсть – телесностьне камень и не свет,– мой плен.Я испытать хочу безвесность,по пояс погруженный в тлен.Освобождения из пленаи вспыхните на мне, как прах!..Вы спорите со мной, вы тленавид придаете мне: в перстахволненье перстное и – в потемиг испытует бытие.Но и приняв подобье плотибесстрастье к вам – храню – свое».

Очнулся... Так же скачут безднойвнизу дельфины пенных вод,да вот на привязи железнойвзревел, качаясь, пароход.И холоден, безгласен камень,и удалился чайки плач.И треплет, точно черный пламень,по ветру – в синь – гарольдов плащ.

3. Разговор человека с самим собой

Висит гарольдов плащ у двери,где край каюты освещен,скрипит перо, скрежещут реи,гремит о черный люк тритон.Печаль растит из слов строенья,и отплывает лист, и светплывет свечей в бутылке, пеньемнесет в миродвиженье ветр.Кто в этой буре лист поймает,кто буквы эти расплетет!А чайка над кормой летаети кличет, молит пароход.Все громче винт, все чаще трепетлевиофановых бортов.Все безнадежней чайки клекот –она не кинет берегов.Так разлучается с сестроюбрат названный. О лет! о бег!и стал уже вдали чертоюгостеприимный горный брег.

Воображательною силойум силится еще продлитьто, что уже...«Дано мне было»он пишет:«мысль преобратить...»«Отдохновенья, откровеньяв пути случайный горний дом...»«Я понял древние творенья,что по восторгу узнаем.Гранитные полеты – сушаоткрыла древним мысли скал,и их ваятель равнодушьес бесстрастем вечных сочетал.И что еще я понимаютеперь: преданье камню – страсть,которую в себе я знаю –

«Как неподвижные драконовтела у бурных берегов...– плит бурых лики вдоль газоновв коловращеньи городов...и – каменных святых, где в нишетрепещут крылья голубей,и – серых стен домов, и – выше,героев, каменных людей...и – низко, ниже улиц, в склепах,в продолговатых тяжких плит,могильных, где в чугунных скрепахих тело вечное лежит

«подпорой мысли и сознанья...В философическом бредупо жизни призрачному зданьюя, припадая к ним, бреду.И страсть – стать так же неподвижным,себя под ноги положив,дать отдых неприютным ближним,бессмертие дать неживым.

«Теперь я понимаю это,теперь, чему имен не знал –:как камень, я хочу стать – светом,а не истлением, земля!»

Май 1936

214

Сотом вечности

Л. Гомолицкий.– Сотом вечности – поэма

тысяча девятьсот тридцать седьмой

Три племени – три поколенья:не временем разделены,в стихиях, в буре по колениведущие раздел – они.Три поколения – три дела:судьбою старшего стал меч,судьбою младшего стал матч –в ристалищ пыль – и лавр и тело;а нам достался луч, высотнад миром чистые скрижали:мы шли из века в век, мы зналивысокий горный переход.

На диком отрочестве нашемсрок выжег огненный печать.Тяжелокрылой смертью пашниогонь железный рыл, скача.Был черноогненного фебадыханьем страх земли палим.А нам – волчцы златые: небасреда: по ней ступали мы.Два черных кратера созвездныхстраж времени держал. Был токмеж ними огненный: не тек,–разил, соединяя бездны.

Мы ждали жизни, а покане в жалобу, не в мрак, не в плети,но в мудрость шли нам апока-липсические годы эти.Вкушаясь, мы теряли вес,пока учился смертник ползать.Нашли божественную пользу,вне-временье открыли в без-.Мы знали труд: на трут ударомкидать в прозрачный крин-ладоньсвет, и труда высоким даромфаворский высекли огонь.

2

Семижды ложем океановбыл сей равнинный круг осок.Пал на хребет левиафановздесь первый ноев голубок.Пласт мела прободен могучимздесь бивнем с повестью рун отом, как на небо взято тучамвод мезозойское руно:плывет в земных веков жилищастадами белых черепах,и катятся уже с кладбищакопытам козьим черепа.И желтым зеркалом – векаминад понтом рунным отражен,ковчег здесь вел вчера над намик парнассу туч девкалион.

Теперь на россыпь кучевуюкронидом окремненных волнв свою пустыню кочевуюс своей семьей исходит он.Прозрачнодымным блюдом яблоквсплывающий парнасский склон.Ковчег отчаливает, в облакредеющий преображен.Мельчает понт. Из вод уступырастут – гранитновлажный сон.И родину – сей ил, те трупы –не узнает девкалион.Вот на брегах своих воздушных,семьею белой окружен,приник к омытой влажной сушедевкалион, дев – кали – он.

3

Взлетает камнем тяжко белымна бездны край ночной луна.Над понтом лунным точно меломчерта земли обведена.Там между дымными холмамив полях посеяно зерно:уже касается костямиземли, до них обнажено.Но прорастает в воскресеньеросточек, мысленная тень,давая знать о том волненьем,тревожащим живущих день.

Пласт связок – кровеносных стеблей– с душой не разделенный труп –я чую ночью влагой губто веянье: грядут, на мебельсадятся, видятся, шуршат,листают на столе страницы;сияний мысленных пращатворя в молитвенном творится.И сей костей живых органгремит симфонией в селенья,где воскресенья чает кругв меня вселившейся вселенной.

4