Сочинения русского периода. Стихотворения и поэмы. Том 1 - Лев Гомолицкий

1

Все богоделанно в природе:богорасленные сады,плакущей ивой в огородеукрыты нищие гряды;мироискательные водыу пастбищ мирное гремят;кровосмесительные годыотходят дымом на закат;звуча, распевен полноречнометал-ла глас, глагол – луча.И человеку снова вечнов дороге пыльной у ключа.

Как можно было в этом мирекровописать, слезонеметь,где в среброоблачной порфирелуны яснеющая медьнад ночью черною блистает;где белокрылые садыметелью летнею слетаютв обвороженные пруды;где златоогненная благостьвеликолепствует и жжет,где загорает смугло нагость:блаженный в праздности народ!

В веках таинственней, чудеснейсамозабвенный мир твердитвсе те же пьянственные песни,сильнее возгласов обид.И самовидец дней жестоких,былинки тростью шевеля,блуждает в мире долуокихи видит в первый раз: земля!Неисследима коловратностьбезумных лет. Где явь? где сон?И на судеб земных превратность,очнувшись, жалуется он.

Вот между белыми камнямилучами высушенных плитзеленой ящерицы пламяиз трещин пористых сквозит.Спешит согреться и не слышитударов трости над собой:так мелко, задыхаясь, дышит,вкушая каменный покой...И узнает в себе он этунечеловеческую страсть:к окаменяющему свету,дыханьем только став, припасть.

2

«Пятнадцать лет тому могли мыеще ждать чуда...» – и умолк.Восходят облачные дымыот папирос под потолок.Рука с дымящей папиросойравняет новый веер карт.«Все это древние вопросы,а на дворе – который март?»И карты меткие взлетаютнад душной пылью меловой,и марты лет пустых блуждаютпустыней людной мировой.

Но вот, из воздуха азартаневольный бражник и игрок– еще в глазах летают карты –вздохнуть выходит на порог.Расстегнут ворот, дышит тело–плоть распаленная – теплом.А в мире за ночь побелело:овеян белым сад и дом.Упорный ветер охлаждаетмедь раскаленных щек и век.И по полям ночным блуждаетодин, в раздумьи, человек.

3

Из опрокинувшихся чаштуч дождевых – дымящей влагистолпы, идущие вдоль чащ,от них кипящие овраги– то пала солнечного вихрь! –и демонов ночные встречи:сквозь зыбь оконную – гул ихвсë приближающейся речи.Их спор воздушный к рубежамнедосягаемым – доноситв дыму, в огне. Быть может, там,где буря космы вехам косит,сейчас – у сердца беглецашипят, спеша к пределам, оси,над серой бледностью лицаграничных пуль летают осы,и хлябь болотная – в кругувихре-вращенья и -восстанья...Священные воспоминанья –всë, всë! – на мирном берегу.А в этих сотрясенных стенахдыханье детское жены,гуденье сонной крови в венах,броженье мысленное – сны...

Всю ночь первоначальным полнытела, забывшие века;дыханья медленные волны,на них уснувшая рука...То – зыбь над бездной затаенной– застынь – не мысль – полудыши! –то бред и жалость полусоннойполуживой полудуши.И днем, когда умы и душине так уж мирны, как тела,когда им кажется: на сушеих совершаются дела,–восхищен мысленным виденьем,ночную с демонами браньдух вспоминает и – волненьеколеблет жизненную ткань.Неотменяемою каройвозмездье – память о веках.И понуждает мыслью вялойон тело к жизни, к делу – страх.Не так легка за эту жалостьк дыханью смертному – борьба.Совидцу грозных дел осталасьсновидца зыбкая судьба.

Мир юн – ему еще данасоблазном бездны – неизвестность.А-даму ветхому нужнаплоть умудренная – телесность.Устал адам от бездн – высот,от – исторических волнений.Но мира нет – его несетпо воле скрещенных течений.То внешний вихрь, то буря изума ли, духа ли – уносит.Остановись! остановись!он мир и дух напрасно просит.

И вот – плывет у ног трава.Растет – воздушное приволье.Путиведущие слова:пустынножитье, пустополье.Нет неподвижнее часов,когда в продолженном стремленьиуже утеряно мiров«во-мне» и «вне» сокосновенье.Не мир, но душ созревших строй;не хлеб, но мысленная пища.Пустынножитель! рушь и строй!в уме – мiры и пепелища.

Не имена вождей седых,не речи нового витии –пустынножителей такихеще нужны дела России.Когда я с легкостью менялместа и судьбы и заботы,–я часто малых сих встречал,свершавших те же перелеты.Случалось о бок с ним стоять,шоссейные трамбуя плиты;случалось вместе с ним таскатьбродячей труппы реквизиты.В часы свободные потомон мне рассказывал спокойноскупым и грубым языкомо вечных подвигов достойном,–напечатленное в уме.Однажды молча на холмележали мы. Внизу блестелатяжеловодная река.Тяжелодымно облакапокоили над миром тело.Он одуванчики срывали дул, и по ветру летелаих золотая шерсть. Взлеталклок, опрозрачненный зарею,–чем выше – ярче, и седымскользил сквозь тень. И этот дымя с нашей сравнивал судьбою.Я думал: вей, посевный дух!зерном крылатым самосевалети, несомый ветром пух,пустыней странствия и гнева!Чужие земли, как зола,как камень огненный, бесплодны.Широковейны и свободныветров летучие крыла –май-июнь <1935>

212

ОДА

О тайнах счастия и гроба.

«Воспоминание»

На стол, символ гадальной карты,слетаешь призраком порой,в игральные вмешавшись карты –скелетом с поднятой косой.Тогда как вихрем шевелятсяу суеверия власы –как травам, жизням колебатьсяот приближения косы.

Но не такой ты мне: нещадной,с косой игрушечной тупой,марионеткою площаднойнад ширмой красной, над толпой.Не скрежетом уничтоженья,не ересью о тишине,–начальной тайною нетленья,при жизни предлетавшей мне.

Тогда еще телесно отроктобой тысячелетен стал,вместив все видимое от рог-ов зверя, от копыт и жалдо плави на разбельной тверди,до цыри брызжущих лучей.Большая лествица, бессмертьемоих бесчисленных смертей.

Есть средства горькие забвенья,но трезвым благостно принятьсуровой смерти посвященья –ее бессмертную печать.Избегнуть срока не старайся,знай, смерть – ковчег твой, новый ной,и вечности воспламеняйсявзволнованною тишиной.

Как благодатен тот иаков,что с ней при жизни спор имел,на ком следы остались знаковобъятий, огненных для тел.Богонетленны эти знакикосноязычья, хромоты –духопрозрачнящие пакиприроды темные черты.

Порой иным, но сродным, слогом– в нем та же бледность, тот же свист –она является к порогамсознаний тех, кто прост и чист:как воспаленным точкам близкодвух сопрягающихся телот сфер сиянья, травам низкимдушистым – от духовных дел;пусть только воспаленья токи,возникнув, после не найдутдругого тела, в кости, в сокипроникнут огненно, пройдут.В столь трудной радости высокойв час новопламенных минутк сто-ликой, -сердой, -умной, -окойтелесным знанием придут,и им откроется прозреннов какой-то серый день – листва,быть может, только вспыхнет тленно –простая тайна единства.Под шелест трав у ног, под пеньев заборе ветра – свист и звон –о жизне-смерте-становленьипреобращающий закон.

Мы, кто сомыслить ей не смеем,– от душ, от древ, до пыли плит –светильник, сытимый елеем,в котором общий дух горит.Пока еще то пламя тлеет,всепроникая естество,в светильнике не оскудеетдуховной плоти вещество.Не тот, кто бренного дыханьяс благоуханием ветровсорастворил благоуханье,–в ком умер мир живой – тот мертв.

Невинно веруют живые,что нет мертвее неживых,не видя тени гробовые,дыхания не чуя их.И если мертвых целованьепочувствуют на лбу своем,воскликнут только: наказанье– кто дверь! (– окно!)– со сквозняком!..Но – сами этого не знают! –путеводимы волей их,солюбят с ними, сострадают,соделатели неживых.Как часто сам, уже у целиопасных дел, я постигал:те помыслы, что мной владели,мне в разум мертвый перст влагал.

Перенасыщенную землюя вижу: тленьем персть пьяна.В ночном молчаньи часто внемлю –пылает зренье тьмой – она!Ловлю я тени без предметов,свечение вкруг них травы;– слова таинственных советов:стань вне и утвердишься в.И просвещается сознанье:что смерть и где ее предел?ее ли наименованьемопределил я свой удел!И тело к тленью приближая,остря пять помыслов, пять жал,волненьем сердце утомляя,не смерть ли жизнью почитал.

Не новой плоти (воскрешенья!)кость мертвая веками ждет.В веках мы копим дух – не тленье.Для смерти этот род живет.Искусство смерти, план предвечный:не прекращая плоть ее,стать в духе жизнью бесконечным;очищенное бытие.Когда шепчу жене любимойперволюбви первослова,–я тот же огнь неопалимый,не убивающий едва.Когда я предков тайнослышу:стань вне и утвердишься в, –все тем же внешним солнцем пышетот этой перстной головы.Сын – по плоти отца – я перстен,духовен – в Прадеде – я внук.Чту обручальный стертый перстеньна мудрости усопших рук.И не понять, в его сияньи,тот, кто носил его,– рожденили покинул мира зданье?и кто ты, смерть: она иль Он?

По плескам городских каналов,по кручам скученным жилья,колеблясь зыбко, кочевалов чем жил наш страх, твой луч – жил я.Слух, приучаемый к нетленью,не духов веянье, духов,не напряжением, нет, леньюопределяемый восход.Блистательные утра латы,под радугою чайной хлеб,по небу часиков крылатый,в круг циферблата мчащий феб.Свирелька полых водостоковпод рамы бубен громовой,и вот уж снег шуршит с востока вокно, чертя – из грома в вой.Веретено миродвиженьявсе выше – к высшей тишине.Есть весть о истине и в тленьи,в коловращающемся вне.

Строку у жизни, как поэту,огнепригубит день до дна,и вот уже течет по этуявлений сторону – луна.Землетрясется мир трехмерный– трамвай промчался в дальний парк –не лязг ли ножниц непомерных,атропа, старшая из парк!Концом грозящих лязгом рань же,нацеливаясь ими в нить.Подруга, я ль услышим раньшетвое старушечие: внидь!

От шестигранья этой сени,где сыпятся шажки минут,сквозь стены, темные ступениширокой лествицы ведут.Из восхождений – нисхожденийвстает гномическая кручь.Двухмерные мятутся тенивнизу, разбрызгивая луч.Спешат. Куда спешат?– не знают.Гром улиц множит бури лиц.Сутулясь, дробью пробегаюти падают, исчезнув, ниц.Вся в пламени, дрожа от звона,стремится в дребезгах ладьяпо черным волнам ахерона,и в ней качаюсь в лад ей – я.Куда? в забвение? в бессмертье?Но вот толчок, и все вокруг –без измерения, без смерти,качающийся теней круг.Что, это стикс уже? Из векана остановке выходить?Нет. Раздавили. Человека.Так просто: колесо – и нить.И видно теням: тень – виргилийнад тем, прозрачен и поник.Над перстным комом сухожилийвенчанный лавром проводник.Наутро молвью шелестящейрасскажет огненный петит.Весть о нещадной, настоящей,плеща, под небом полетит.В кофейной, опершись о столикнад кем-то согнутым, шепча,безгласный перечень – синодикчитает смерть из-под плеча.И шелест переходит в громы,в космические гулы тьмы.

Уступами нисходят домыот – Неизвестное, до – мы.

Январь 1936